Волшебное зеркало Тимеи

От меня не ускользнуло, что церемонное «месье Рене» превратилось в домашнее «Рене».

— Вы тоже можете называть меня просто Рене, дорогая! — предложил мне именитый дирижер. Он, похоже, был в прекрасном расположении духа. Перед ним стояла чашка кофе и пепельница, хотя мама не любила, когда курят в гостиной. Это означало, что седовласый собеседник завоевал ее сердце.

И мне это почему-то опять не понравилось.

— Доброе утро, — сказала я, обратившись к его фигуре в сером костюме. Потом улыбнулась маме.

— Доброе, мадемуазель, садитесь! — Рене уверенно выдвинул стул из-за стола, словно был здесь хозяином.

— Благодарю, — отозвалась я, но села на свое привычное место.

Мне показалось, что колючие огоньки на миг мелькнули в его карих глазах.

— Может быть, сядешь рядом с Рене? — слегка виновато спросила мама. — Он очень интересуется тобой! Я уже рассказала, что ты у меня певица, работаешь в филармонии и скоро собираешься замуж. Он очень хочет послушать твое пение.

Тетя Клаша внесла блюдо с оладьями.

— Спой, Мариша, не откажи гостю!

Я заспанными глазами уставилась на кабинетный белый рояль, стоящий в углу.

— Пусть поест дите, — вступилась за меня домработница, и я прыснула.

Веселенькое начало…

Рене вдруг озорно мне подмигнул и улыбнулся, отчего морщины на щеках разошлись в разные стороны.

— Спою, пожалуй! — решила я и подошла к роялю.

— На своем веку я знавал таких певиц, — стряхивая пепел, проскрипел француз, — когда они пели, стекла в окнах дрожали… У вас, Марина, сильный голос?

— Нет, нет, голос у Мариночки не сильный, — поспешно оповестила мама, — стекла не лопнут!

— Не сильный? — сигарета зависла в воздухе. Месье насмешливо взглянул на меня. — А за что же вас любит публика? Или вы обманываете ее?

От таких вопросов у меня внутри все вскипело.

«Сейчас ты узнаешь, за что… — подумала я с вызовом, — сейчас ты сам лопнешь…»

Рене отпил глоток кофе и прищелкнул языком.

— Что будете исполнять? — спросил он, и я почувствовала себя Фросей Бурлаковой.

— Я спою вам песню из мультфильма «Стальное колечко», — ответила я скромно.

Старик удивленно поднял брови:

— Из мультфильма?!

И засмеялся, глядя на маму.

— Никогда не слышал, чтобы филармонические певицы пели песни из мультфильмов…

Морщины вновь разошлись в стороны.

Месье поудобнее устроился на стуле, сложил руки на груди и уставился на меня как на редкое животное, привезенное в зоопарк.

— Пожалуйста, — благосклонно разрешил он.

Тетя Клаша, поставив блюдо на стол, отошла и замерла в углу.

Я откинула подол платья и села к роялю.

Из-под пальцев полилось тихое вступление, и над гостиной взвился мой голос — прозрачный и чистый, как хрусталь, по словам критиков. Один столичный журналист писал, что голос Марины Обручевой похож на полет одинокой птицы. При первых же звуках пожилой мужчина нахмурился, потом подался вперед и замер, словно боясь пропустить летящую ввысь песню. Голос не пробивал окна, но он делал что-то совершенно другое. Для него просто не существовало ни окон, ни дверей, ни потолка. В нем была лишь бесконечная, охватывающая все, свобода.

В полной тишине я закончила.

По тому, каким прерывистым стало дыхание господина дирижера, я поняла, что он потрясен.

— Садись, Марина! — с оттенком гордости произнесла мама, жестом отпуская замершую, как статуя, Клавдию Петровну.

Я подошла к столу и почему-то, сама не желая того, села на стул, выдвинутый маэстро.

Он очень внимательно посмотрел на меня, и в глубине его глаз я уловила затаенную страсть.

Не отрывая от него взгляда, я спокойно придвинула к себе чашку кофе и блюдце с оладьями.

Он все не мог успокоиться. Снова закурил, отвернувшись в сторону. Красивая худая рука слегка дрожала.

— А вы женаты, Рене? — с любопытством спросила мама.

Рене кашлянул, затягиваясь, и, обратившись почему-то ко мне, хрипло сказал:

— Я был женат семь раз. Но все мои жены, к сожалению, трагически погибли…

От этого откровения легкая дрожь прошибла меня под домашним платьем. Я чувствовала его близость, и словно огонь полыхал вокруг меня. Но мама этого не замечала.

— Какой ужас! — ахнула она.

— …Но я не теряю надежды еще раз встретить свою судьбу, — оптимистично заявил маэстро.

— Еще раз?! По-моему, пора остановиться! — вырвалось у меня, и я бестактно засмеялась. Мама резко толкнула мою ногу под столом, призывая прикусить язык.

Заезжий гость внимательно посмотрел на меня, и я почувствовала, что щеки мои заалели.

Мама метнула в меня испепеляющую молнию.

— Позвольте вашу ручку, мадам, — наконец, пришел в себя дирижер и обратился к маме, очевидно, пытаясь сгладить неприятный инцидент. — Я, знаете ли, обладаю некоторым даром предвидения и у себя в замке частенько развлекаю гостей подобным образом.

Сразу забыв о моей некорректности, мама протянула гостю душистую ухоженную руку.

— Обожаю предсказания! — и она даже мурлыкнула от удовольствия.

— Вы дважды были замужем, — начал маэстро, вглядываясь в линии маминой руки, — первый раз был неудачным.

— О, да, да! — воскликнула мама. — Первый раз был ошибкой, безусловно, ошибкой!

— Вы любите роскошь, любите общество, развлечения…

Я хмыкнула. Для таких предсказаний не нужно быть прорицателем…

На миг он поднял на меня глаза и вдруг произнес то, чего ни я, ни мама совсем не ожидали услышать.

— Вскоре, мадам, вы познаете одиночество. Вашу привычную жизнь разрушит боль утраты…

Мама мягко высвободила руку.

— Что вы такое говорите?! — на ее лице застыла смесь обиды и испуга.

Маэстро протянул ко мне свои длинные пальцы и обхватил ими мою ладонь. Я почувствовала, как у меня сильнее забилось сердце.

— А вот почему, — произнес он, глядя не на руку, а мне в глаза. — Ваша дочь скоро уедет из этого дома. Уедет неожиданно и надолго.

Мама сдавленно засмеялась.