Волшебный пояс Жанны д’Арк

Стася потерла переносицу.

– Знаешь, я ей благодарна даже. Она уберегла меня от ошибки. Да, мне нравился Николай, но… он был паразитом. А теперь я свободна. И при квартире. При работе… Там меня ценят. И скоро свой отдел дадут… я зарабатываю прилично… живу вот в свое удовольствие.

Наверное, в этом был свой резон.

– Николашу я порой вспоминаю, но так… Он не убийца.

– Почему?

– Слишком слабый. Зависимый. Он умеет думать, но от думать до делать – еще та дорога.

– Он наверняка разозлился…

– Разозлился, – согласилась Стася. – Орал на меня, что я старухе продалась… замахнулся, чтоб ударить. Только я – не трепетная барышня, сама оплеуху отвесить способна. Он и успокоился. Плакал. Умолял вернуться. Обещал, что увезет из страны… чушь нес.

Жанна не представляла Николая плачущим.

– Вот такая ерунда… – Стася вздохнула и призналась: – Я иногда вспоминаю об… этой истории. Некрасиво, конечно, но старуха мне крепко помогла… а Николаша… если б он и вправду хотел бороться, то сделал бы что-то, помимо обещаний. Он ведь тогда, за ужином, сидел тихий-тихий… а потом я еще узнала, что жил он не на стипендию вовсе. Были у него деньги. Всегда были. Даже когда у меня сапоги развалились и я по всей общаге бегала, искала, у кого на новые занять… или когда подработку брала, сидела за полночь, строчила чужое шмотье. Он молчал. Ему самому было мало… так что… не знаю, убить он не убьет, но вот по-тихому нагадить… он ведь и не поймет, что нагадил.

Стася махнула рукой и замолчала надолго.

– Если вдруг Николаша обо мне вспомнит, то… скажи, что я сожалею. Не о разрыве, а о… побеге. Я ведь и вправду сбежала. Поняла, что он не отцепится так. Поэтому, когда квартирку купили, я и… вещички собрала, их у меня немного, и все. Больничный в универе взяла, а там и перевод оформила. Номер телефона поменяла… Смешно подумать: я не боялась его, но просто неприятно.

– Понимаю.

Стася кивнула.

– Николаша не убийца, – повторила она, но без особой уверенности. – Слабый слишком…

– Слабость – плохой аргумент. – Кирилл ждал у машины. Он стоял, облокотившись на нее, вертел в пальцах монетку, и толстая сорока, вытянув шею, за монеткой следила. Время от времени сорока вздрагивала, разевала клюв и издавала длинный скрежещущий звук.

– Почему?

– Потому что силы от убийцы не требовалось. И знаешь, ему не было нужды присутствовать. То есть одно дело, когда ты берешь пистолет или нож и самолично кого-то… и совсем другое – масло на ступеньках. Всегда можно убедить себя, что это случайность. Или судьба. Или еще какая-нибудь ерунда… Нет, слабость – не аргумент.

– Думаешь, Николаша был обижен?

– Знаю, что был. Не знал, что она сбежала… Умная девица. Еще тогда мне понравилась.

Почему-то это признание было неприятно. И Кирилл, верно почувствовав Жаннино недовольство, поспешил исправиться:

– Не внешне. Она не в моем вкусе, но характером. Деловая была. Четко знала, чего хочет, и понимала, на что может рассчитывать. Не стеснялась. Не смущалась… Но вот про побег я не знал. И про то, что Николаша ее ударить пытался…

– Тоже плохо?

– А что хорошего в том, что бьешь женщину? – удивился Кирилл.

И монетку подбросил, вызвав у сороки приступ восторга. Она слетела пониже, устроившись на кривоватой ветке вишни.

– Стася говорит, что он не ударил. Пытался просто.

– И будь она чуть послабей, попытка бы удалась. Дело не в результате. Дело в намерении, причем выраженным действием.

Иногда он бывал зануден.

– Понимаешь, женщина априори – слабое существо. Зависимое. Нет, сейчас у нас в мире равноправие, но система воспитания все равно утверждает, что слабое. А слабых бить нельзя. Я криво объясняю, но… этот запрет сидит здесь, – Кирилл постучал по голове. – Николаша же пытался его переступить. А это многое говорит о характере.

– И что теперь?

– Ничего. Наведаемся в мастерскую.

Монетка сверкнула, перевернулась и, к превеликой птичьей радости, исчезла в траве.

– Садись. Тут недалеко.

Ехали и молчали.

Жанна пыталась представить Николая, который бьет жену, но воображение отказывало. Бить и убить… не так уж далеко друг от друга… и сегодня он ударил, а завтра с лестницы столкнул.

Кривая логика.

– Думаешь, мог ли Николай убить?

– Да, – Жанна кивнула.

– И вывод?

– Не знаю… я уже во всех сомневаюсь, и… и мог, наверное. Как мог Игорь. Или Ольга. Или ты вот…

Кирилл спорить не стал. Припарковавшись у серого дома, он сказал:

– Приехали. Выходи.

Дом был старым. Южная стена его густо поросла диким виноградом, от которого в комнатах наверняка становилось темно и сыро. За виноградным пологом скрывались окна с широкими подоконниками.

– Его построили в начале пятидесятых для работников культуры. – Кирилл задрал голову, разглядывая дом. – Давно уже…

Холл со старым ковром и парой кадок, с цветами.

Консьержка хмурая, сосредоточенная на вязке. Она шевелит спицами и губами, отсчитывая про себя петли. И Жанне неловко беспокоить женщину столь занятую. Жанна старается идти тихо, но в этом месте малейший звук порождает эхо. И консьержка все-таки отрывается от вязания.

– Кирилл Александрович? Вы рано… Я вас до пятого числа и не ждала… Ключики дать?

– Дайте.

– А Игорек-то со вчерашнего не выходил, – пожаловалась консьержка, открыв ящик массивного стола. Ключи она перебирала сосредоточенно, почти как петли.

– Он приехал?

Кирилл не скрывал своего удивления.

– А то! Приехал… к полудню где-то. Не поздоровался даже. К себе… Бедный мальчик, так и не отошел от Галочкиной смерти… я Людочке позвонила…

Она подала тяжелое кольцо с троицей разномастных ключей.

– Идем, посмотрим, чем этот талантливый занимается.

– Лифт опять сломался, – донеслось в спину.

Пятый этаж. И лестница крутая, с высокими ступеньками.

А подъем медленный, потому как Жанне интересно. Она никогда не видела, чтобы стены в подъездах разрисовывали не матерными словами, но картинами…

– Старые работы, – Кирилл остановился перед одной.

Завод. Дымы и домны. Похож на техногенный ад. Краски за годы нисколько не поблекли, а редкие трещины не испортили картины.

– Реставрировать бы их… все это место реставрировать бы… тут и трубы старые, протекают. И отопление дрянное…

Завод сменился характерным пейзажем из светлых берез, за которыми проглядывалось бескрайнее золото пшеничного поля…

Дверь в квартиру Игоря выделялась статью и массивностью. Она была тяжеловесна и с виду надежна, но ключи Кирилла сделали свое дело.