Волшебный пояс Жанны д’Арк

– Хищница… Знаешь, я начинаю верить, что талант сродни безумию.

Быть может, и так.

Сам Игорь. Автопортрет. Синяя гамма, и выглядит он потерянным, растерянным, да и вовсе на человека похожим слабо.

– Инопланетянин, – Кирилл озвучил собственную Жанны мысль.

И портрет убрал.

– А…

– Все. – Кирилл вытащил чистый холст. – Больше нет.

Он отступил, позволяя Жанне убедиться, что и вправду все.

Странно. Зачем понадобилось оставлять чистый холст среди картин? Разве что…

Кирилл, коротко кивнув – так Жанна поверит, что он и вправду способен мысли слышать, – перешел к стенду с холстами. Но картины среди них не обнаружилось.

– И что мы узнали? – сам себя спросил Кирилл и сам себе ответил: – А ничего…

Жанна вынуждена была согласиться. Квартиру Кирилл запер и ключи сунул в карман. А спустившись, поинтересовался у консьержки:

– Скажите, а к Игорю никто не заходил?

Старушка, верно пребывавшая в немалом волнении, поскольку совсем забыла о вязании, задумалась. Думала она живо, морща лоб и двигая носом, отчего лицо ее менялось, и Жанна не могла отделаться от ощущения, что это вовсе не лицо, а очередная маска, резиновая, которая вот-вот треснет.

– Были, – наконец соизволила заговорить консьержка. – Сразу, как Игорек объявился, я Людочке позвонила… ну, как договорено…

– Людочка – это медсестра, которая за ним приглядывает, – пояснил Кирилл.

– И она появилась. Посидела часик. Потом за продуктами сходила… я еще подумала, что, стало быть, Игорек к нам надолго… и что, уж прости, Кирилл, надобно проблем ждать. Он-то славный мальчик, тихий… только ж больной… и все тут знают, что больной. Боятся.

Жанна подумала, что, наверное, и сама не испытывала бы особой радости, случись ей жить в одном доме с душевнобольным человеком.

– Я-то говорила, что он не опасный… и Людочка, опять же, от него не отходит. Хорошая девочка, только бедная… ну да бедность – не порок… так вот, она за продуктами, стало быть, сходила. А потом и Николай объявился…

– Николай? – Кирилл определенно был удивлен.

– А то… ты ж знаешь, память у меня хорошая… я его видела пару раз всего, но узнала.

– И когда он…

– Да утром. Людочка как раз ушла…

– Погодите, – Кирилл прервал рассказ, – Людочка на ночь оставалась?

– Так… как обычно… она частенько тут ночует. Ты уж не серчай на девчонку, Кирилл. Здесь ей спокойней… Не подумай, она без Игорька, одна, надолго не задерживается, знает порядок. В квартире приберется и назад. А с ним уже и ужин… и завтрак… гулять вместе ходят, под ручку… Игорек к ней тянется… да и нашим-то спокойней, когда он под присмотром. Людочку любят.

Кирилл кивнул. Выглядел он донельзя озадаченным. Да и Жанна… Как-то вот странновато выглядела подобная забота.

– Антонина Петровна, – вкрадчиво поинтересовался Кирилл, наклонившись к самому уху консьержки, – а вы больше ничего мне рассказать не хотите?

– Про… Людочку? – уточнила та.

– Про Людочку…

– Сердишься.

– Нет, Антонина Петровна! – Кирилл вздохнул. – Чего на вас сердиться-то?

– Ну… что не сказала… ты ж мне платишь, чтоб я за братцем твоим приглядывала. – Антонина Петровна сложила спицы и в кулаке их зажала, точно собиралась Кирилла ткнуть. – А я недоглядела… только вот, ты уж извини, Кирилл… но больно ты к нему строгий. А я тебе так скажу…

Выглядела старушка весьма воинственно, и Кирилл отодвинулся. Просто на всякий случай, а Жанна не сумела сдержать улыбки.

– Ему не доктор нужен, а баба нормальная, которая сумеет и с головой управиться, и вот с этим, – Антонина Петровна щелкнула пальцем по морщинистому горлу. – Я-то, чай, поболе твоего пожила, много повидала. И все эти ваши болячки, они от дури большой и от неустроенности. Что Игорек? Сначала мамаша его, профурсетка профурсеткой, вечно где-то там в вышинях витает, никогда не поздоровается даже. А потом и вовсе один, бобыль бобылем… вот и запил. Конечно, депрессия будет.

Непривычное слово Антонина Петровна проговорила по слогам.

– И вы его лечите-лечите, да не вылечите… вон небось, когда Людочка рядом, он и цветет. И мужик нормальный… И кому от того плохо? Никому. Чай взрослый, сам решает…

– Антонина Петровна, – прервал разглагольствования Кирилл. – Игорь, если вы не запамятовали, ничего сам решить не способен. Он не вправе совершать какие-либо сделки, подписывать документы… и в брак вступать.

– Вот! – Антонина Петровна выставила спицы. – Оттого и молчала! Вам-то, понятно, Людочка не по нраву. Не вашего она полету птица. Я ей, когда заприметила, как она на Игорька смотрит, это и сказала, что, мол, осторожней, непростая семейка… Только когда мы, бабы, про осторожность думали, ежели влюбленные…

– А она влюбленная?

Кирилл поинтересовался таким тоном, что Жанна сразу поняла: во влюбленность он не верит ни на грош.

– Влюбленная, – убежденно заявила Антонина Петровна. – Очень Игорька любит. И смотрит за ним хорошо. И ей он как человек надобен… А вы только и смотрите, чего за нею есть! А ничего за нею нету. Родители ее – голь перекатная… мне-то моя свекровушка, было дело, прямо так и заявила, что, мол, не пара ты, Тоня, нашему Алешке. И всю жизнь попрекала… Может, он и профессорской семьи был, да только в той семейке все безрукие да бездушные. Лишь смотрят, сколько за человеком золота да денег есть, а что сам этот человек из себя представляет, им все равно было…

Антонина Петровна распалялась и краснела, выплескивая давние обиды. Верно, крепки они были, оттого и пожалела она Людочку в ее стремлении связать судьбу с богатым парнем. И прикрывала роман, молчала не потому, что не видела, а потому, что не хотела, чтобы выгнали бедную.

– Вот и жили бы себе!

– Стоп! – рявкнул Кирилл и выдохнул, переводя дух. – Кто и с кем жить будет, это мы потом разберемся, если вообще кто-то жить будет… Когда Людочка ушла?

– Утром.

– Когда утром?

– Так… в половине десятого. Ей мамаша ее позвонила, чтоб младшенькую в поликлинику свела… а к обеду как раз и быть обещалась.

– Это она вам сказала?

– А то… Людочка – девочка добрая, просила очень за Игорьком приглядеть, чтоб, значит, из квартиры не выходил. Сказала, что он работать сел и, значит, надолго… а она скоренько обернется.

– Скоренько… – эхом повторил Кирилл. – А Николай во сколько пришел?

– Так… в десять. Нет, начало одиннадцатого было… Со мной не поздоровался даже! – пожаловалась Антонина Петровна. – Гордый. Все ваши гордые, уж извини старуху за прямоту.