Волшебный пояс Жанны д’Арк

Когда отпустит.

Как ни странно, но случилось это скоро. Король, прежде не единожды говоривший, что будто бы видит в верном рыцаре свою опору и надежду, что полагает его естественным оплотом всех добродетелей, переменился.

Во взгляде его появилась некая подозрительность, которая порой сменялась брезгливостью, а то и вовсе отвращением. Теперь он если и заговаривал, то свысока, и старательно избегал всяческих встреч. Когда же Жиль сказал о своем желании оставить двор, то Карл с готовностью поддержал это желание.

– Езжайте, мой друг, – сказал он холодно, так, что ни у кого не осталось и тени сомнений, что другом Жиля он вовсе не считает. – Вы славно потрудились во благо короны. И ныне настал черед отдыха… Мы благодарны вам за верную службу…

Вежливые слова.

Ледяные.

И странное ощущение, что Карл собирался сказать совсем иное.

Впрочем, странности, окружавшие Жиля, множились. Он вдруг с удивлением обнаружил, что не только Карл избегает его, но и многие, с кем Жиль прежде если не дружил, то всяко приятельствовал, предпочитают ныне делать вид, будто вовсе с Жилем де Ре не знакомы.

Правильно Гийом сказал – уезжать надобно.

Мысль об отъезде всецело завладела разумом Жиля. Теперь родной замок представлялся ему местом, где он обретет долгожданное счастье. И Жиль торопился. Будь на то его воля, он бы вовсе отправился в Тиффож верхом, в одиночестве, но нынешнее его положение не позволяло подобного.

И Жиль, теряя терпение, ожидал, когда соберется обоз.

Супруга его, недовольства которой он втайне опасался, известию об отъезде обрадовалась.

– Я не верю тому, что говорят о вас, – сказала она, взяв Жиля за руку. И это прикосновение теплых мягких ее ладоней заставило его вздрогнуть. – Ни одному слову…

– А что говорят?

О слухах самого разного свойства ему уже доводилось слышать, но Жиль так и не сумел добраться до сути.

– Говорят… – Щеки Катрин порозовели. – Говорят, что будто бы вы устраиваете в покоях своих оргии… и будто бы приглашаете на них женщин дурного свойства… и мужчин… и поносите имя Господа нашего… и поклоняетесь богам языческим…

– Чушь!

Жиль выкрикнул это и смутился, что испугал жену, но она лишь робко улыбнулась:

– Я знаю, муж мой и господин. И я говорила это… говорила не единожды…

Но кто поверил ей?

– Спасибо, – Жиль обнял жену и поцеловал в холодную щеку ее.

Чем он заслужил подобную преданность?

– Я был не самым лучшим мужем…

– А я не самой лучшей женой, – грустно улыбнулась она. И Жиль увидел крохотные морщинки у губ и у глаз. Сколько лет прошло с той поездки… и с похищения… и с нелепой их свадьбы в старой церквушке… Много.

– Я знаю, – меж тем продолжила Катрин, глядя в глаза, и в этом она была смелей и честней короля. – Знаю, что ваш дед говорил вам, что я оказалась бесплодна…

Ее руки легли на живот.

– И что вам надо избавиться от меня… и если бы у меня имелась совесть, я сама бы избавила вас от своего присутствия в вашей жизни, отправившись в монастырь. Но, Жиль, я так любила жизнь… и люблю… я думала о монастыре, но я боюсь…

– Катрин, я никогда не заставлю вас…

– Я знаю, – перебила она. – Знаю! Как знаю и то, что вы запретили своему деду… использовать иные средства… Я его боялась. Он желал моей смерти, и если бы не вы… Вы исполнили ту клятву, которую давали перед Богом. А я исполню свою. Я буду с вами в радости и в горе… и я верю, что все те, кто ныне злословит, вскорости забудут о вас. А мы… мы постараемся быть счастливы…

Как ни странно, но остаток дня прошел спокойно.

И ночь.

Снилось всякое, мама с отцом, молодые, как с той свадебной фотографии, которая единственная. Согласно семейной легенде, ее сделал папин товарищ. У него была камера и пленка на двадцать четыре кадра. Но товарищ был пьян, а может, просто обделен талантом, а потому из двадцати четырех нормально получился лишь тот…

…Снился мамин портрет, бросать который Жанне было жаль.

И пояс, что по-змеиному ворочался, ползал, пробуя на прочность стеклянные стены.

Проснулась Жанна с больной головой и пониманием, что катастрофически проспала на работу. Правда, тут же вспомнила, что не так давно уволилась.

На часах было половина двенадцатого.

Ужас!

Жанна выбралась из постели и только тогда услышала веселую музыку, доносившуюся с кухни.

Кирилл!

Точно. Жанна вчера предложила ему остаться, а он взял и согласился… и теперь радио включил. Радио принес отец, а маму оно раздражало, потому что веселые песенки отвлекали ее от работы. Почему-то работать мама предпочитала именно на кухне.

– Привет! – Кирилл стоял у плиты и выглядел на редкость гармонично. – Сырники будешь?

– Буду, – согласилась Жанна.

Пахло сырниками.

И кофе.

И еще чем-то сладко-конфетным, сытным.

– Вообще-то я готовлю не очень. – Кирилл поставил тарелку с круглыми аккуратными сырниками. У Жанны такие никогда не получались. У нее в принципе сырники отказывались получаться, пусть и делала их Жанна по рецепту. – Но вот сырники приноровился.

Кофе.

И джем. И сметана. И, наверное, утро это не такое уж и тяжелое, как ей казалось.

– Вкусно, спасибо. – Она подумала, что никто никогда прежде ей сырников не жарил. Нет, мама жарила, по воскресеньям. А папа плов делал хорошо. И макароны по-флотски.

– План такой. Сейчас ты завтракаешь, и мы едем гулять. То есть по магазинам. А то я понял, что все-таки немного погорячился, когда вещи собирал. И посудомойку купить надо. – Кирилл сел напротив.

Мамин фартук взял.

Жанна его не трогала, оставила, как было, и фартук висел на крючке… висел и висел… а Кирилл его взял…

– Заодно заглянем в мастерскую Игорька… и к девице Николая.

– Зачем?

– Честно говоря, не знаю. Я ведь о ней вчера случайно вспомнил. Уж больно проходной эпизод… но вот вспомнил, и всю ночь она у меня из головы не выходила. Просто съездим. Встретимся. Поговорите…