Волшебство на грани
Шрифт:
Мне стало грустно, перед глазами снова возник тот момент: мама, сражённая выстрелом, падает на асфальт….
Я вздрогнул: Карси взяла меня за руку. А я даже не заметил, как она подошла.
– Всё в порядке? – поинтересовалась она.
– Да, всё хорошо. – Ответил я, стараясь больше не смотреть на ту фотографию. – Просто, тут душно очень.
Навира отодвинула занавеску и открыла окно. В комнату ворвался свежий воздух, и стало слышно пение птиц.
А рядом с той, висела свадебная фотография моих родителей. Счастливая мама в белом платье и букетом роз, и папа (я не забыл, как он
Дальше висела фотография, мама с папой и я. Мне там был всего один годик. Я был одет в лиловый комбинезон и мохнатую шапочку, папа держал меня на руках. А мама стояла рядом с пустой коляской. Какая же всё-таки счастливая семья… была!
В горле пересохло, и, чтобы не показать Карси, что я почувствовал, глядя на остальные фотографии, улыбнулся и сказал:
– Смотри, а это я!
– Ты такой смешной! – Заметила она, разглядывая малыша в комбинезоне, и не отпуская моей руки.
– Мы все смешные в этом возрасте… Интересно, а кто сейчас хозяин особняка, и почему он оставил тут эти фотографии?
В комнату кто-то вошёл, и мы отвернулись от стены.
– Прохор Платонович, извините, что без приглашения. Я не знала, что вы тут живёте. – Оправдывалась Карсилина.
Я непонятливо смотрел на своего отца. На настоящего и вполне живого!
Выглядел он не важно. Осунувшийся и мрачный, далеко не тот счастливый юноша с фотографий. Одет он был в чёрный фрак, чёрные брюки, чёрные ботинки. А на носу у него виднелись узкие прямоугольные очки в чёрной металлической оправе. Такое ощущение, что он долго не мыл голову, волосы были сальными, хоть и причёсанными, а на подбородке и щеках красовалась щетина.
– Ничего страшного, Кари. Я рад. – Ответил он Карсилине, голос у мужчины был хриплый и простуженный. – А ты не могла бы представить своего друга?
Он закашлялся, а когда перестал кашлять, Карси ответила.
– Это Семён Мылченко, он… Он ваш сын. – Неловко продолжила она.
А я ведь знал, что она догадается.
– Этого не может быть! – поражённо прошептал он, приглядываясь ко мне. – Семён!..
Постепенно до него стало доходить, что она права.
Я не понимал, почему отец бросил нас с мамой, солгал, что погиб, а сам, всё это время жил здесь! Находиться с ним в одном помещение было не приятно.
– А, Фолия, она ведь жива, да? – спросил он у меня, со странной ребяческой наивностью.
– Нет, её убили много лет назад. – Мрачно ответил я.
– Вот как…
– И в этом виноват ты! – я крикнул на него, не в силах больше сдержать накопившуюся злобу. – Предатель! Как ты мог!
При этом вид у Прохора Платоновича Мылченко был такой, словно ему на голову вылили без предупреждения ведро холодной воды.
– Семён… – Пошатнулся он.
– Мы уходим! Тут больше нечего делать! – Я оттолкнул его к дивану и подошел к выходу из комнаты.
Карси была в замешательстве, не зная, идти за мной или нет. Ей казалось, будто я не справедливо поступаю с отцом. Но ведь он это заслужил!
– Подожди! – Спохватился Прохор. – Дай я всё объясню!..
– Не нужны мне твои лживые объяснения! – Отрезал я. – Карси, ты идёшь?
Карси
медлила.Навира застыла возле окна, держа щётку для смахивания пыли. Она не знала, как на такое реагировать, вытолкать меня за дверь быстрее, чем я сам удалюсь, или позволить ситуации разрешиться.
– Пожалуйста, сынок! – взмолился отец.
Но я был не приклонен:
– У тебя сына нет! Ты от нас отказался!
– Я не отказывался!.. – в отчаянии крикнул он.
– Не хочу тебя слушать!..
– Семён, давай его выслушаем! – вступилась Карсилина.
Я ухмыльнулся. У Карси была очень вредная привычка видеть во всех людях хорошее, или пытаться разглядеть. Неужели и правда думает, что он может получить прощение!
– Пойми, Карси, ничего дельного он нам не скажет. – Отказался я. – Ты идёшь, или как?
Карсилина еще раз бросила взгляд на несчастного Прохора Мылченко, потом на меня, мол, Семён, ты не прав.
– Как хочешь. – Рассердился я, хлопнул дверью и ушёл.
Карси догонять не стала.
Она усадила моего отца на диван и приказала Навире принести горячего чая с мёдом.
– А вы, правда, их не бросали? – спросила она, присаживаясь рядом.
– Я не отказывался от жены и ребенка. – Повторил он убитым тоном. – Я слишком любил Фолию…
Он осёкся, вспомнил мою реакцию и изрёк:
– Семён меня не простит!
– Простит, я уверена. – Пыталась успокоить его принцесса.
– Он и слушать не станет!
– Ну, это спорный вопрос. – Заменила Карси, принимая кружку у Навиры. – Выпейте, вам станет легчё! Семён остынет, тогда ему всё и объясните.
Прохор отпил глоток, поставил кружку на журнальный столик и криво улыбнулся:
– Он весь в свою мать.…
Он глубоко вздохнул и признался:
– Я рад, что он жив. Ты, наверное, думаешь, что из меня плохой отец вышел? Может и так, но я должен это исправить…
– Скажите, а почему всё так получилось? – поинтересовалась Кари.
– Тебе действительно хочется узнать?
– Да. – Кивнула она.
– Хорошо. – Ответил он. – В Зебровске мы жили, потому что жену раздражал Листон, она терпеть не могла волшебство. Фолия, в отличие от меня, была простой смертной. А еще она очень боялась, что мои способности передадутся сыну. Она запрещала мне показывать ему, что умею, и не хотела его контактов с магией. Я пытался её убедить, мол, если у него есть хоть какие-то способности, они всё равно разовьются, даже если Фолия этого не хочет. Ведь если человек с рождения чародей, он на всю жизнь им и останется. Но моя жена этого не понимала.
– Так вот почему Семён не знал, что он маг! – перебила Карси.
– Да, поэтому. Но способности у него проявлялись, еще, когда я был с ними. Он, когда был маленьким, творил всякие волшебные вещи не осознанно, всё вокруг падало, тряслось, лопалось, искрилось (как и вокруг любого другого мага младенца). Я старался, чтобы Фолия этого не замечала. Потом, когда ему исполнилось года три, магия уже перестала проявляться внешне в таком количестве, и теперь его можно было даже принять за простого смертного (Я провел с ним ряд тренировок, конечно в тайне от жены, чтобы научить сына сдерживать магию)… А потом меня вызвали в Чалиндокс…