Вольта

Еще в предыдущем году с помощью электролиза Дэви получил калий и натрий, добавив вскоре к перечню новоявленных элементов барий, кальций, сурьму, фтор и магний. Достижение немалое, но, по существу, продолжалась старая игра: совать провода от столба куда попало и смотреть, что при этом получится. Да и премия была под вопросом: мыслимо ли награждение Наполеоном химика по ту сторону Па-де-Кале?

А Вольта в сентябре поехал в Болонью, где его выбрали в коллегию докторов, где ждал Аральди для согласования текстов в трудах Института и где в субботу 3-го числа следовало явиться на королевский обед. «Вот уж три дня я в Болонье и пишу тебе третье письмо, можно ли быть прилежнее? — читал архидьякон строчки брата. — Я стал хитрым, подгадываю на почту с письмом домой к девяти, потом быстро в профессорское кафе (Институт), до вечера проболтаем, кое-что черкну домой».

Вернулся — брат тяжело болен. Но опять пришлось писать к монсеньору Молину о недавно пожалованной от римской курии пенсии. Молин из Ровиго небрежно отвечал, что, мол, с деньгами нелегко, фонд тормозит перечисления, за ноябрь в срок уложиться едва ли удастся. Потом почта принесла красивый лист с латинскими строками: эрлангенское физико-медицинское общество ввело в свои члены. Октябрь MDCCVIII. Долго выжидали!

Показал торжественный лист старинным друзьям из «Компании», экс-иезуиты держались вместе: Перпенти, Кару, Гамба, Сала, Маркези, Бранкардо, Конфильяччи. Они как раз собирались у Гаттони ради опытов с токами, а Вольта не пошел, он не мог себя компрометировать вызывающим поведением. У них было что-то интересное, по крайней мере Аморетти так писал синьоре Поре: «…мы опробовали намагниченное острие, маятник, цилиндр, заостренные палочки, но все неудачно, они не чувствовали вольтова столба рядом, разве только намагниченное острие. По совету друга Вольты каноник Гаттони хотел бы удвоить силу и взять цилиндрики с нанесенными рисками». Что ж, друзья шли по верному пути, намеченному еще Романьози, но выявить магнитного действия тока не смогли по уважительным причинам.

Дело в том, что новый 1809 год начался с печальных сюрпризов. В субботу 7 января по предложению подесты коммуна избрала Вольту президентом совета вместо Перги, а в следующую субботу умер брат Луиджи. Алессандро тяжело встретил потерю самого близкого человека, тосковал, места себе не находил. Брата любили многие, Гаттони оплакивал покойного и неожиданно сам последовал за ним, хоть был моложе на десять лет.

Вольта горевал, но работа не отпускала. В феврале пришлось давать отзыв Раматти в Новарский лицей по его диссертации «О химической философии»: «…мы с Мосотти и Карлони повторили некоторые опыты с двумя аппаратами, для лекций они могут быть полезны». А 22 февраля, словно в компенсацию за утерю брата, Гримальди из Луки переслал Вольте акт о приеме в «Академиа Наполеоника». Ректор университета поздравил Вольту, почему-то назвав его «эччеленца» и разрешив по высочайшему указанию продолжать свои лекции даже в столь высоком звании. В каком? Чуть позже выяснилось: министр Бреме, сидящий в своем кресле с февраля 1806 года (опытный!), известил, что еще 19 февраля (надо же, в день рождения!) в Тюильри подписан декрет о вводе Вольты в сенат, а потому добро пожаловать на открытие!

Вольта только оправился от смерти Луиджи. С сенаторским подарком к дню рождения его поздравлял Циголини, Аральди обратил свой талант чинопочитателя на старого коллегу, смаковал словосочетание «сенатор Вольта» и докладывал, что акты Института печатаются успешно. Спасибо, друзья, умилялся 64-летний счастливец, все останется по-старому, я продолжу профессорство в Павии и членство в Институте. Не замедлила заграничная реакция: король Голландии ввел Вольту в первый класс амстердамского Института наук и искусств. Известие звучало красиво, если бы не одно «но»: король Людовик был младшим братом Наполеона! Вольту одарял клан, а не Европа!

Еще два приятных дела. Гуляя в окрестностях Кампоры, Вольта нашел клад — 160 античных монет. «Ты обязан основать музей в Комо, у тебя дома много предметов старины, так давай создадим общество науки, литературы и искусства», — уговаривал подеста Порро, а Вольта с удовольствием слушал речи истинного гражданина. Сам он тоже думал о городе, готовил бумаги о возвышении гимназии Комо до уровня лицея. Как в любой школе высшего типа, в ней теперь надо вводить курсы риторики, права, медицины, инженерии, создавать совет по присвоению академических степеней. Как в университете, радовался профессор.

Сдвинулись с мертвой точки пенсионные дела благодаря волшебному сиянию сенаторского звания. Вместе с Боллати, миланским юристом, решили взыскать долг с епископства Адрии, для чего поверенный Соломон Моисей Луззато истребовал в Ровиго иск на 1000 лир. «Желаю здоровья вашему брату, — добавлял миланец, — я имею честь быть с ним знакомым». Вольта вздрогнул, ему послышалось «имел честь», неужели умер? Он поспешил в Комо, брат действительно лежал на смертном ложе.

Вершина.

Небеса разгневались, вот и взяли сперва одного брата, а потом второго через полгода. Вольта искал какой-то закономерности в событиях и не находил. Пусть сенаторство — компенсация за смерть Луиджи, но как Наполеон предвидел ее?

Вольта занялся наследством. Вся недвижимость брата отходила семье, сразу открылся кредит в Комо и Милане. Через год и Вольта решился составить завещание: «Я, кавалер орденов Железной Короны и Почетного Легиона, член Национального Института и сенатор Королевства Италии, проживающий в Комо, моей дорогой родине, оставляю жене четверть состояния, а остальное трем сыновьям в соответствии с Кодексом Наполеона: Занино Джованни — 15, Фламинго — 14, Луиджи — 12 тыс. лир».

Легкой бабочкой промелькнули игры с античным музеем. Вольта благодарил за доверие, но вдруг, обессилев от тоски, принимался рассказывать, как «будет трудно, ведь мой дорогой брат Луиджи 14 января скончался, а каноник Джованни тоже умер 8 июля».

Люди жалели Вольту: здорово его ударило, понять можно, ведь немолод. А Вольту с женой приятно взволновало, что Босси с Баронио назвали его сенатором-графом — вряд ли обмолвка. В сентябре пришел запрос от правителя области герцога Лоди, бывшего графа Мельци, чтобы Вольта срочно представил документы на предмет возможного возведения его в графский титул. Сладко заныло в груди: а вдруг? Непременно дадут, уверяли друзья, ведь не всякий граф сенатор, но всякий сенатор непременно граф.

Вольта понимал, что до князя или герцога ему далеко, но в графы вполне можно пробиться. В сенат Древнего Рима тоже ведь входили богатые плебеи, образовав вместе с патрициями сословие нобилей, а род Вольтов издавна относился к нобилитету Комо. И потом: коль скоро я законно утверждаю сенатус-консульты, говорил себе Вольта, то имею право на статус дворянина.

В генеральные директоры народного образования пробился Скополи. Сначала он привыкал к креслу («прошу профессора Вольту включить в курс экспериментальной физики основы, элементы и вопросы применения математики для землеустройства и мелиорации»), потом осмелел («Слушай, вот счастливый случай найти капитал для обновления твоего физического кабинета»).

Чуть ли не на третьем плане шли необязательные разговоры про науку.

А Сенебье умер? С ним Вольта общался так давно, он, наверное, стар ужасно? Нет, 67. Он так много успел; помнится, разложил светом хлористое серебро (1782), а теперь Вольта столбом делал то же самое. Неужто свет есть электричество? Из-за континентальной блокады с запозданием пришла весть о кончине Кавалло, только до 60 дотянул старый друг-неаполитанец на берегах туманного Альбиона.

Тон всему 1810 году задал сосед в Граведоне каноник Венини. Его увлекли слухи про самовозгорание; люди, мол, могут вспыхнуть факелом, а откуда огонь, как не провидением послан, хоть в человеке и гореть-то нечему. Вольта подошел к делу научно: химик Порати полагает, что в фосфорном водороде может произойти самопроизвольная вспышка, однако это все же немыслимо без внешнего толчка, так что наличие водорода следует отнести не к причине вспышки, а всего лишь к благоприятным условиям. Вот-вот, обрадовался Венини, бог везде, а главное — вне нас. Ну нет, осторожно возражал Вольта, с этим можно спорить, еще святой Амвросий указывал, что внутри.

Первая половина года ушла на вольтов столб, Скополи выполнил обещание, дав 200 лир, но Вольте пришлось поискать желающих пользоваться аппаратом. Выразил желание Аральди, а Вольта хотел «сделать столб побольше, чтоб повторить за Дэви главные опыты: разложение спиртов, металлических земель и металлизацию предметов». Пришлось обосновывать нужные расходы: сколько надо цинка, меди, олова; как нарубить 160 пар квадратных пластин шириной по 7 дюймов; и еще круглых; какого диаметра, каких жидкостей и порошков, а закупить все лучше бы у Парелли на фабрике в Баресоне (22 мая 1810 г.).