Воля цвета крови

Женщина сделала было шаг по направлении к двери, но молодой человек преградил ей путь.

– Товарищ, не воспрепятствуйте контролеру, – забрюзжал охранник лет сорока пяти, в синей фуражке и со строгим выражением лица, появившийся откуда-то сбоку. Было заметно, что в нем бурлит классовый протест: он недолюбливает граждан в хорошей одежде (особенно молодых) и несколько предвзято к ним относится.

– А то что? – с усмешкой и сверху вниз посмотрел на охранника Пижон.

– А то сообщу, куда следовает, – сильнее нахмурил кустистые брови охранник.

– Нет, не сообщишь, – как-то равнодушно посмотрел на мужчину Пижон и, быстро достав из бокового кармана пальто пистолет, выстрелил охраннику прямо между нахмуренных бровей. Тот замертво рухнул на пол. Девушка, что рвалась закрыть входную дверь сберкассы, застыла, как в детской игре «Замри».

В этот момент в помещение сберегательной кассы вошли еще двое молодых мужчин.

– Деньги! – потребовал Пижон и в упор посмотрел на замершую девушку. – Где деньги?

Вторая контролерша, оценив ситуацию и осознавая, что она может закончиться трагически, кинулась было к выходу и тотчас была сражена выстрелом в спину одного из вошедших в сберкассу бандитов.

– Деньги, спрашиваю, где? – спокойным, но твердым голосом повторил вопрос Пижон и уставился на девушку.

– Там, – подрагивающей рукой указала она на дверь, находившуюся за спиной второй контролерши, продолжавшей оцепенело наблюдать за происходящим.

– Открывай, – приказал Пижон.

– Сейчас.

Оператор-кассир достала из кармана связку ключей и открыла дверь. Внутри комнатки на письменном столе возвышался средних размеров жестяной ящик.

– Деньги здесь, – промолвила девушка и открыла крышку. В ящике аккуратными стопками лежали деньги.

– Забирай, – кивнул своему подельнику Пижон.

Тот прошел в комнату и переложил деньги из ящика во вместительную хозяйственную сумку.

– Сударь, сколько там навскидку? – не поворачивая головы, спросил подельника Пижон.

– Тысяч двадцать или около того, – услышал он в ответ. Похоже, названная цифра Пижона не очень устроила. Он вплотную подошел к девушке-оператору и, пытаясь заглянуть ей в глаза, – она все время отводила взгляд и старалась смотреть в сторону – оценивающе произнес:

– А ты ничего такая… Если бы мы встретились с тобой где-нибудь при других обстоятельствах, в парке или на улице, я бы, может, завел с тобой знакомство. В ресторан бы тебя сводил, на концерт какой или в киношку пригласил бы. А потом, – он медленно и едва касаясь провел указательным пальцем по ее щеке и подбородку, – потом мы бы с тобой легли в кровать, и я бы тебя малость потрогал, а затем бы… – Пижон произнес матерное слово. – А оно видишь как сложилось… Уж не обессудь, – добавил он и выстрелил девушке в живот.

Та, охнув, повалилась на бок на пол, зажимая рану руками и поджав ноги к животу.

– Все. Уходим! – крикнул Пижон своим подельникам и стремительным шагом заторопился к выходу…

Сотруднице, получившей пулю в живот, удалось выжить. Над ее спасением трудились две бригады хирургов. Позже, когда она окончательно пришла в себя, в деталях рассказала о произошедшем следователю, который подробно записал ее показания.

Капитану Рожнову удалось с ней встретиться. С прежнего места она уволилась и теперь работала кассиром в продуктовом магазине. Девушку он застал дома, в качестве извинения за свой визит он принес коробку шоколадных конфет. Она рассказала все то же самое, что он уже прочитал в протоколах.

– Может, вы припомните еще что-нибудь, о чем не сказали ранее.

Вообще, чудом выжившей сотруднице сберкассы показания, похоже, давались совсем непросто. Ведь приходилось вспоминать события конца прошлого года, и события эти были отнюдь не радостные и даже не печальные, а просто страшные до ужаса. Эти события девушка-оператор все это время старалась забыть и просто вычеркнуть из памяти. Капитан Рожнов даже чувствовал некоторую неловкость, расспрашивая девушку и заставляя ее тем самым вспоминать страшные для нее минуты жизни, которая запросто могла в эти минуты оборваться.

Подумав, девушка дополнила сказанное:

– От него еще одеколоном сильно пахло.

– Каким? – быстро поинтересовался Рожнов.

Пожав плечами, девушка отвечала:

– Я в них не разбираюсь. Но он был не резким. Думаю, что какой-то очень дорогой.

– Еще что-нибудь вы можете сказать о человеке, ранившем вас? – заставил себя задать еще один вопрос Валя Рожнов.

– Он молодой. Тридцати лет ему еще нет… Одет очень прилично. Со вкусом. Шапка на нем эта… как ее… ну, их еще из овечьей шерсти делают. – Она вопросительно посмотрела на Рожнова в надежде, что он подскажет. И не ошиблась.

– Каракулевая? – подсказал капитан.

– Да, точно, каракулевая, – благодарно посмотрела на старшего оперуполномоченного девушка.

– А еще вспомните что-нибудь, – в голосе Вали Рожнова прозвучали просительные нотки.

– Ну, он крепкий такой. Высокий. И еще… – Тут она запнулась, верно, что-то припоминая. Потом не очень решительно произнесла: – Губы у него пухлые. Как у ребенка…

– А глаза, нос? Может, уши у него большие и оттопыренные. Или, наоборот, приплюснутые, – с большой надеждой заполучить новую примету спросил Валентин Рожнов, но лишь услышал в ответ:

– Я этого ничего не видела, ни ушей, ни носа. И глаз его не видела, потому что боялась смотреть ему в глаза.

Сказав это, она закрыла лицо ладонями и заплакала.

– Не плачьте, – погладил ее по плечу Валя Рожнов. – Все это закончилось, и вам ничего не угрожает. Считайте, что вам повезло.

– Повезло… – повторила девушка, искоса посмотрев на капитана милиции. – У меня теперь никогда не будет детей.

Валентин Рожнов промолчал. Да и что тут скажешь?

* * *

Мокрая слобода находилась рядом с Кремлем, географически – почти что самый центр. В действительности – захудалая городская окраина, в которую без нужды не заглядывали. Здесь вот уже триста лет проживали самые обездоленные горожане. С тех времен мало что поменялось. По соседству с помпезными купеческими и дворянскими особняками, сохранившими остатки лоска даже по прошествии трех десятков лет, ютились жалкие покосившиеся деревянные хибары, между которыми пестрыми лоскутами торчали одно- и двухэтажные каменные здания. Деревянные туалеты с выгребными ямами, часто переполненными, стояли во дворах, откуда зловонные ручейки растекались по улицам. Чтобы уберечься от царящего в слободе смрада, жильцы наглухо заколачивали окна. Дырявые крыши были залатаны подручным материалом – то прогнившей фанерой, то проржавевшими листами жести. По соседству протекала Волга, которая нередко затапливала улицы. Отсюда и название слободы – Мокрая. На ее территории располагался колхозный рынок, вокруг которого размещались многочисленные вещевые и продовольственные склады.