Воля цвета крови

«А сколько стоит такая красивая вещица»? – поинтересовался Темников.

«А столько-то… – назвал цену мужик. – А вам как хорошему человеку я сделаю значительную скидку, а еще в придачу дам обойму патронов».

«Спасибо, вы очень любезны!» – быстро соглашается Анатолий Иванович.

Так и совершилась сделка.

Или же Темников шел себе по улице, ни о чем таком не помышляя, и тут вдруг к нему подходит незнакомый мужик:

«Дружище, пистолет “ТТ” не нужен? Вещица убойная, осечек не дает. Сам не однажды использовал. Ручаюсь!»

«Конечно же, нужен! В хозяйстве пригодится!»

«Давай деньги»…

Или все же кто-то присоветовал Темникову некоего неизвестного человека, торгующего стволами, который может продать ему пистолет в хорошем состоянии? Дескать, пригодится тебе, когда ты магазин промтоварный брать отправишься.

Кто был этот советчик? Как его величать, имя-отчество? А также место проживания и работы? Почему подобного вопроса самому Темникову в процессе следствия не задавалось? Интереса такого не имелось? Тогда возникает невольный вопрос: почему не имелось?

Во-вторых… При обыске квартиры Анатолия Темникова никакой формы летчика гражданской авиации обнаружено не было. Конечно, он мог освободиться от нее. Сжечь, к примеру. Но почему никто не поинтересовался у Темникова, откуда она у него взялась? И куда потом подевалась? Он ее пошил в ателье, купил или спер у какого-нибудь пилота-бедолаги? И куда он дел эту форму после ограбления магазина?

В-третьих… По показаниям человека, раненного в заднюю часть тазовой области – а все остальные лежали, уткнувшись в пол и не смея поднять взгляд, – когда он получил ранение и стал зажимать рану, то краем глаза увидел, что за грабителем с пистолетом или даже вместе с ним зашел еще кто-то, явно знакомый Темникову. Однако этому обстоятельству ни Сорокин, ни Черемных почему-то не придали никакого значения.

Валентин Рожнов вполне справедливо полагал, что, скорее всего, дело обстояло следующим образом… Задержав Темникова и закрыв его в изоляторе, капитан Сорокин провел с ним несколько предварительных бесед, объяснив ему, что они все равно раскрутят его за кражу бумажника с четырьмя тысячами рублей, и ему от этого никуда не деться, он получит свою пятерку по статье сто шестьдесят пятой Уголовного кодекса РСФСР. С другой стороны, если он сознается в том, что это он подломил магазин промышленных товаров на Пионерской улице, следователь, ведущий его дело, пойдет на то, чтобы оформить ему чистосердечное признание, что, несомненно, скажется в виде облегченного судебного вердикта. А выстрел из пистолета, мол, был произведен совершенно случайно, и намерения причинить какой-либо вред гражданину Нечубаренко у него, Анатолия Темникова, не имелось. И получишь, мол, ты на все про все всего-то три года, а может, и того меньше. Три года, как ни крути, меньше пяти. В результате этих предварительных бесед оперативника с подозреваемым гражданин Темников согласился дать признательные показания, которые следователем Черемных и были оформлены как чистосердечное признание в совершении кражи денег в промтоварном магазине на улице Пионерской. Так у следствия появился обвиняемый.

Валентин Рожнов первым делом побеседовал с раненым Нечубаренко, который уже давно оправился от ранения и вел привычный для него образ жизни: ходил на работу, проводил у себя в кабинете производственные совещания и летучки – он являлся начальником производства швейной фабрики – и, закончив рабочий день в шесть часов вечера, отправлялся домой, к семье.

Разговор состоялся в кабинете гражданина Нечубаренко, где у окна стоял высокий фикус.

– Расскажите, пожалуйста, про ваше посещение промтоварного магазина на улице Пионерской во вторник, седьмого апреля, – вежливо попросил капитан Рожнов.

– Так я еще тогда, в апреле, все вашим сотрудникам рассказал, – не очень приветливо промолвил Нечубаренко. Его скрытое возмущение можно было понять: кто ж с превеликой радостью и большой охотой примется делиться своими воспоминаниями о случайном ранении в большую ягодичную мышцу? Пришлось настрадаться!

– И что такого вы рассказали? – все тем же доброжелательным тоном поинтересовался Валентин и ободряюще улыбнулся.

Уяснив, что отвечать оперативному работнику милиции все же придется, Нечубаренко принялся неспешно рассказывать:

– Ну что, после работы решил зайти в промтоварный магазин. Мне надо было присмотреть себе новый портфель, потому как старый пришел в негодность и весь растрескался… Я подыскал портфель, который меня устроил, и уже намеревался было его купить, как совсем недалеко от меня кто-то громким голосом приказал всем лечь на пол. Грабежи у нас – вы уж извините меня за мою гражданскую прямоту – дело обычное, – искоса глянул на Рожнова гражданин Нечубаренко, – так что я беспрекословно подчинился приказанию, даже не посмотрев на того, кто это сказал. А потом раздался выстрел, и мне ожгло… заднюю часть тела, – машинально тронул себя за зад начальник производства швейной фабрики. – От неожиданной боли я непроизвольно дернулся и в это время заметил стоящего неподалеку грабителя с пистолетом в руке. Он был обряжен капитаном морского гражданского судна. А потом мне показалось, – при этих словах Нечубаренко снова глянул на Валентина Рожнова, – что в магазин вошли еще два человека…

– Показалось или точно вошли? – воспользовавшись паузой, спросил старший оперуполномоченный.

Начальник производства швейной фабрики сначала призадумался, а потом твердо ответил:

– Вошли. Я их заметил боковым зрением.

– И что?

– Они, как мне показалось, были заодно с этим морским капитаном…

– Опять показалось? – с небольшой долей сарказма произнес Рожнов.

– А что тут поделаешь, – хмуро ответил Нечубаренко. – Я ведь их не разглядывал. Глянешь на них, так они еще и пристрелят.

После беседы с Нечубаренко капитан Рожнов направился в коммунальную квартиру, где проживал Анатолий Темников, дожидавшийся сейчас, сидя в камере, суда. Старший оперуполномоченный, отличавшейся дотошностью, зашел по адресу проживания Темникова не случайно, он преследовал две важные цели: первая – нелишним было посмотреть, как жил обвиняемый, а вторая – следовало составить о нем свое собственное впечатление, которое уже вполне реально вырисовывалось, только не хватало некоторых деталей.

Валентин зашел в барак, где вполнакала горела лампа, и прямо на пороге весьма недоброжелательно был встречен соседкой Анатолия Темникова, Марфой Недотрогиной. Женщина, чей возраст приближался к пятидесяти, обладала скверным характером. Что совсем не мудрено, – проживание в темном бараке, при этом имея не сильно высокий социальный статус, не всегда способствует духоподъемности. Марфа Васильевна всегда была на что-то сердита: она была недовольна погодой, утверждая, что во времена ее молодости климат был куда теплее и приятнее; частенько критиковала «теперешнюю» молодежь, которая «совсем не почитает старость»; случалось, выражала негодование в адрес городского начальства, сравнивая его с прежним, где-то двадцатилетней давности, по ее словам, много лучшим: «И о людях заботилось по совести, как положено, и доступнее были»; возмущалась новыми деньгами, не так давно заменившими старые.

Вот и во время прихода в коммунальную квартиру капитана Рожнова Марфа Васильевна была, как обычно, не в духе и что-то колдовала на кухне. Завидев Валентина, безошибочно распознала в нем милиционера и произнесла с большой язвой в голосе:

– Чо опять здеся вынюхиваете? – Она зло зыркнула на Рожнова. – Посадили хорошего человека ни за что ни про что, так чего теперя ходить-то? Добились своего! – добавила Марфа Васильевна, хотя до ареста Темникова она и его не считала за «хорошего человека».

В углу крохотной кухоньки заохал, застонал, закряхтел самовар. Марфа Васильевна подошла к нему без спешки и закрыла кувшин колпачком, лишая костер воздуха. Дохнув напоследок, он миролюбиво затих.

– А вы думаете, ни за что? – поинтересовался Валентин Рожнов, приостановившись, отнюдь не обидевшись за такое неласковое обращение.

– Я не думаю, я знаю, – отрезала Марфа Васильевна, продолжая метать из глаз молнии.

– И откуда у вас такие глубокие познания? – осторожно спросил старший оперуполномоченный.