Вопреки любой логике

— Зато я такой, — ответил наглец, прижимая ее к себе, пытаясь дернуть завязки корсета, но как назло повязанный бантик завязался в еще больший узел. — Давайте, леди, я вас сейчас того.

— Но я же не такая!

— Зато вот я такой!

— Так, подождите, граф!

— Я долго ждал, миледи! Больше не могу!

— Но я так не могу… — пискнула, скуля Миледи, едва держа себя в руках. Корсет душил, да и не только корсет, когда внезапно со стороны дивана заорали:

— Зато я могу! — Валентина замерла, поняв, что произнесла это вслух и ее буйная фантазия обернулась к ней, в лице ее воображаемых героев, которые так и стояли: он, дергая завязки корсета, удерживая жертву за одну грудь, а она застыла, держа руки поднятыми, в попытке убрать эти самые руки.

— Ой, — икнула Валя, похлопав глазами, — простите. Я не хотела. Вы продолжайте.

— А мы не можем, — хором отозвалась парочка, переглянувшись, — ты дальше там не дописала!

Ошарашенная Валентина, прижав к груди одеяло, скромно потупилась, поерзав на месте, ощущая неловкость и дискомфорт от неожиданно проснувшегося либидо.

— Я допишу… — тихонько произнесла она, и Миледи сузив глаза, вырвалась, наконец, из лап Графа, подойдя ближе и поставив ногу на диван, обнажая чулки, подняв юбку и склонившись к ней.

— Так поживее, — потянула она и Валентина хлопнула глазами, а рядом щелкнул хлыст, а вкрадчивый голос Графа добавил:

— А то отшлепаю.

И после этого женщина рухнула без слов в обморок, окончательно сраженная.

Из подъезда выходили, хохоча как стая бешеных гиен. То есть со свистом, чуть дыша и уже способных только выдавливать из груди звуки, похожие на смешки отдаленно. Попытки построить конструктивный диалог или хотя бы обсудить произошедшее, вели к тому, что на них снова нападал приступ неудержимого хохота.

Наконец отсмеявшись, Наташа схватилась за бок, тяжело дыша и обмахивая стащенным с головы париком, с трудом переводя дыхание, глядя на купидона, который по-прежнему пытался прийти в себя и прекратить хохотать.

— Все ладно, поржали и хватит, — хмыкнула она, — теперь Гадина вернулась и уже строчит продолжение. Хорошо, что решила, что все это сон. А то походу она реально хотела воспользоваться твоими руками, которые бы ее отшлепали, — ехидно потянула, добавив в голос чуточку сарказма. Гордей перестал смеяться, с любопытством оглядев Наталью.

— Ревнуешь? — улыбнулся он широко, отчего Наташа скривилась, передернув плечами. Ночной воздух холодил, все-таки еще не лето, а ранняя весна, кое-где даже лежал грязный снег. Благо хоть во дворе никого не было.

— Дурак, — махнула рукой, покосившись на его прическу, — ты себя в зеркало видал? Выглядишь, как прилизанный ботаник, вернувшийся с гей-парада.

— Зато у меня есть кожаные штаны, — заложив руки за голову, Лавров дурашливо покрутил бедрами, скрипя кожей своих брюк, отчего Наташу вновь пробил смех. Она захихикала, качая головой, поднимая руку с ангелфоном, как внезапно сильные руки обхватили ее за талию, вновь прижимая к крепкому, горячему мужскому телу. От неожиданности аппарат упал на землю с глухим стуком, а Наташа удивленно подняла голову, заворожено глядя в серебристые глаза, которые потемнели точно грозовое небо.

— Ты чего? Сбрендил? — выдохнула она, не шевелясь и даже не пытаясь его остановить. Его запах окутывал отчего, казалось, все вокруг перестало существовать, когда он наклонился и прошептал ей тихим, едва слышимым шепотом у самых губ, касаясь кончиком своего носа ее:

— Сорян, но я же говорил, что продлю твои мучения! — и в следующий миг резко отскочил, выхватывая стрелу из колчана позади себя, натягивая тетиву, прицелившись, и стреляя куда-то позади Наташи, ошарашено стоящей посреди улицы. Стрела резко умчалась вперед розовым бликом, а Тараканова резко обернувшись, взревела:

— Ванильный ты мудак, это же моя Ивона! — как раз в тот момент, когда стрела пронзила насквозь стоящую посреди двора Ивону Пуговкину, так не вовремя решившую сходить через два двора за печеньками, дабы утолить ночной зажор после написания очередного продолжения.

Наташа с ужасом, точно в замедленной съемке видела, как рухнула на асфальт словно подкошенная, госпожа Пуговкина, усевшись и смотря перед собой бессмысленным взглядом.

— В яблочко, — цокнул языком купидон, делая еще один выстрел, когда внезапно откуда-то из соседнего подъезда выскочил низкорослый мужик, видимо покурить, которого поразила стрела прямо на бегу к Ивоне.

— Вай! Жэнщина, вай, красивый, ты жива? Богиня ачей моих, ты чэго ночью по дворам шатаишься. Нэ?

— Ааааа!!!!! Лавров! — взревела Наташа, резко разворачиваясь к купидону, который мигом смекнув, бросился наутек, открывая приложения, спеша скорее к оставленной открытой двери подъезда, в которой уже сиял портал. Где-то сзади раздался вопль:

— Я тебе сейчас твои стрелы в задницу засуну!

— Помни, Натусик, любовь спасет мир! — заржал Гордей, влетая в портал и исчезая в потоке света, слыша, как ругается и спотыкается о юбки бегущая Наташа. Но никто этого не видел, ведь под ясной луной в этот вечер родилась новая любовь у двух совершенно разных людей, и новый шедевр из-под пера Гадины Страстной.

Глава 6 — Убегающие тараканы Женьки Сокольской

— Ты будешь скидываться баллами на днюху Гордея?

Наташа подняла мрачно взор от стакана с соком, оглядев сидящую напротив Майю Топтыгину так, что та чуть дернулась стуле, едва не перевернув стол. Сама Топтыгина, именуемая дамой размера плюс сайз и еще полсайза в придачу, опасливо покосилась на разъярившуюся Наташу, в чьих руках едва не лопнул стакан с соком, так крепко она его сжала, представив, что это шея вышеупомянутого купидона. Не то, чтобы муза, всех фотографов и художников моделей подобной ей комплекции, была ее крепкой подругой, но точно хорошей приятельницей с которой Наташа периодически завтракала, а веселушка Майя, которую любили все, даже общество радмуз, делилась последними новостями.

Или приносила плохие вести, вроде той, что сейчас сказала.

У купидона Гордея Александровича Лаврова день рождения и по обычаю, даже среди извечно воюющих между собой муз и купидонов, находились те, кого было принято поздравлять всеми коллективами. Вот таких, как Гордей, со своими милыми улыбочками, вежливым отношением и тлетворным влиянием на общественность, которая искренне недоумевала, чего Наташа крысится на бедного парня вот уже как две недели, отчего бедный купидон вынужден не попадаться ей на глаза. А то, что из-за его чертовой стрелы Ивона, вот уже какой день, пребывает в своей восточной сказке с жителем Таджикистана, Азаматом, который щедро одаривает ее фруктами, сухофруктами и орехами — это ничего. Тем более из-за этой дурацкой стрелы Ивона уже вторую неделю не пишет продолжения, совершенно забыв о своих обязательствах перед читателями, полностью погрузившись в мир ванили и любви со вкусом кураги с урюком. Баллы безбожно горели, а жажда крови наоборот усиливалась.

— Кукиш ему с маслом и пинка под крылатую задницу, а не мои баллы! — рявкнула Наташа. Стукнув по столу так, что Майя вновь подпрыгнула вместе со своими рыжими кудряшками и удивленно воззрилась на коллегу.

— Наташ, ну чего ты. Он же хотел, он же купидон… — попыталась возразить она, но тут же замолкла под убийственным взглядом. Ангелфон Наташи пиликнул, отрывая ее от размышлений об убийстве Гордея во время празднования его дня рождения. Интересно, сколько там ему? Два или три годика, судя по интеллектуальному развитию?