Вопреки судьбе, или В другой мир за счастьем

Женщина тяжело вздохнула и продолжила путь, я же молча последовала за ней, боясь неосторожным словом спугнуть эти откровения.

— .Молодой виконт слишком любил получать все, что пожелает, даже если это неприметная садовница. Однажды он пришел ко мне и. позвал замуж. Я обрадовалась. Ты бы знала, как я тогда обрадовалась! Вот только потом он добавил, что его родители будут против этого мезальянса, а потому единственный способ пожениться — это сбежать и обвенчаться в каком-нибудь селе в храме Пресветлого. Так и оказалось, что я, никому ничего не сказав, сбежала из дома. Эх, дуреха, даже с сестрами не поделилась! Ведь обещала ему. Только вот до храма мы так и не доехали. Остановились по дороге в каком-то трактире, а там «только один свободный номер». — Она грустно на меня посмотрела, но было видно, что у нее уже давным-давно все переболело, и сейчас она просто делилась своей историей. — Трудно ли уговорить влюбленную девушку, которая уверена, что ее благородный возлюбленный завтра на ней женится? — Ответа, конечно, не требовалось, и она, помолчав, продолжила: — А утром он, ничего не говоря, просто отвез меня обратно. Не буду тебе рассказывать, что меня ожидало дома, — невесело усмехнулась, — но со временем родные смягчились, когда поняли, в какое глухое отчаяние я впала. Честно говоря, следующие несколько месяцев я помню с трудом. Кажется, что-то ела, спала, что-то делала. Предательство ударило по мне слишком сильно. Еще оказалось, что я беременна и на таком сроке, что избавляться от дитя поздно. Апатия слетела сразу, только вот сестры. Они ведь младше меня и совсем скоро должны были войти в пору замужества, а тут такой позор для семьи, на них бы никто и не посмотрел после такого. И так уже ходили неприятные слухи обо мне — виконт ни от кого ничего и не думал скрывать. В общем, отец мне дал денег, сколько мог, посадил в караван и отправил подальше с глаз к какой-то его дальней родственнице. И путь наш лежал по границе с государством Гургунов. Хотя какое там у них государство? Одно слово — кочевники! Вот они-то на караван и напали и всех, кто остался после этого в живых, угнали в рабство.

— И вас? — ужаснулась я.

— И меня, — тихо ответила женщина и надолго замолчала. Я уже думала, что рассказ на этом окончен, как она продолжила: — У них я и научилась разбираться в травах — помог опыт в оранжерее и слабенький дар. Часто только это умение и спасало таких же рабов, как я, от неминуемой смерти. Через пять лет мне удалось бежать.

За этими короткими фразами крылось столько, что у меня волосы на голове зашевелились. Ведь она не сказала, ни куда делся ее ребенок, ни что она делала в плену, ни как с ней обращались. И уточнять и переспрашивать я точно не стану. Но, зная о нравах кочевников нашего мира, можно понять очень многое.

— Вот так я и оказалась здесь, в этой деревне.

Я шла, пытаясь проглотить горький ком в горле. Наконец, спросила:

— Лианем, а вы не пытались вернуться?

— Куда? — искренне удивилась она. — В Бравель? — потом помолчала и добавила: — Из Бравеля уходила одна Лианем, а вернулась бы совершенно другая. Для этой, другой, подходит вот эта глухая деревня, и нет хода в прошлое, — закончила она.

Я поняла, что больше эта тема подниматься не будет.

В тот день мы вернулись позже, чем планировали. Было видно, что знахарке тяжело дался этот день. И кажется мне, что не в последнюю очередь из-за настигших ее воспоминаний.

Глава 6

Море под скалой, на которой я сидела, мерно билось о нее, расслабляя и даря умиротворение. Звезды на небе сияли и манили таинственной и притягательной красотой. Соленый бриз обдувал лицо. Казалось, что я сижу не на скале, а на вершине мира. Дышалось легко и свободно, было ощущение, что все проблемы такие мелкие и неважные на фоне прекрасного огромного мира, что и задумываться о них не имеет смысла.

И я позволила себе несколько минут просто любоваться окружающей меня красотой.

Однако долго наслаждаться легкостью, которое дарило это место, не получилось. Мысли так и норовили возвратиться к тому, что происходило последнее время.

Я уже два месяца живу в этом мире. Токсикоз меня не мучил, а сама я слегка округлилась в стратегически важных местах и снова ощущала себя красивой — в суете и заботах там, на земле, я утратила это чувство. Сейчас же я ловила на себе заинтересованные взгляды местных мужчин, хоть и не понимала, что они умудрялись разглядеть под мешковатым платьем, которое мне выделила знахарка. Мое, как она сказала, для этих мест не подходит, и просто спрятала его в сундук.

Внимание местных мужчин меня мало вдохновляло — слишком уж они заросшие и угрюмые, и поначалу я их побаивалась, — но тешило мое женское самолюбие.

В деревенскую жизнь я погрузилась с интересом. Конечно, мне адски не хватало нормального туалета, привычной плиты и стиральной машины, да и вообще очень многих вещей, но я училась жить в новых реалиях. Особенно тяжело было приноровиться к печке. Оказалось, что проблема не только правильно ее затопить, но и готовить так, чтобы ничего не сжечь и сделать вкусно. И это, по моему убеждению — целое искусство! Ведь за тем же хлебушком здесь в магазин не сбегаешь, все нужно готовить самой, не забывая постоянно обновлять опару.

Мы с Лианем пекли один раз в неделю сразу семь буханок. Она рассказала, что у них в деревне есть обычай называть каждую согласно дню недели[1] и есть булки только в свои дни. Это, скажу я вам, определенная дань уважения хлебу. И неудивительно, ведь чтобы его испечь, нужно соблюсти целый ритуал. Одна опара должна готовиться в течение всей недели, и если ее загубить, то можно остаться и без хлеба. Конечно, можно попросить опару у соседей, но для любой хозяйки это считалось не очень хорошим признаком, чуть ли не сглазом, а народ тут мнительный и суеверный.

Спасибо Лианем — всему меня учила, правда, не без ворчания, а пару раз так и вовсе из избы выгоняла, чтобы не переводила продукты, но сейчас я уже освоилась с печью и этим гордилась!

С деревенскими все тоже пошло на лад. По крайней мере, ко мне относились вполне благосклонно. Даже взяли в местную женскую артель, которая состояла из одиноких старух и вдовиц. Все-таки Лианем со своими возможностями нас зимой не прокормит. Эта артель занималась тем, что более молодые женщины в небольших лодках выходили недалеко в море и ловили рыбу, а те, кому это уже не под силу, занимались ее заготовкой. В море меня пока не пускали — я помогала на берегу и была этому даже рада.

У артели было и небольшое пшеничное поле, и огород, только меня туда пока не допускали

— я не принимала участия в пахоте и севе, и делиться со мной урожаем не хотели.

В этой артели работала и Фаина, но со мной она старалась не общаться и вообще сторонилась.

Один раз на какой-то местный праздник мы ездили в соседнее село. Оно по местным меркам считалось большим и имело свой Храм Пресветлого. Лианем с нами не поехала — она всю эту суету не любила.

Мне поездка запомнилась нескончаемым гомоном и одной неожиданной встречей.

Артельские женщины продали заезжим купцам немного рыбы, и мне перепало несколько нисов[2], на которые я купила для Леи сладкий крендель и кое-какие мелочи, нужные в хозяйстве. Девочка была в восторге, без конца улыбалась и заряжала своим позитивом, словно солнышко. Она держала меня за руку и с гордостью вышагивала рядом.

— Лея? Ты ли это, малышка? — раздался из толпы мужской голос, и к нам вышел незнакомый бородач. — Что? Не помнишь дядюшку Леба? И немудрено, в прошлом году ты была совсем крошкой. Доброго дня! — это уже мужчина обратился ко мне. — А где родители Леи?

Я растерялась от такого напора и неожиданности.

— Папа погиб в море, — вместо меня ответила Лея, тут же погрустнев.

— Ох... — мужик посерьезнел. — А Фаина, твоя мама?

— Фаина больше не моя мама, — прямо глядя ему в глаза, ответила девочка.

У мужика от таких слов брови поползли на лоб. У меня самой подобное из уст маленькой пятилетней девочки вызвало оторопь.

— Извините, — попыталась я сгладить ситуацию, — я родственница настоящей матери Леи и с разрешения Фаины забрала ее к себе. — Мужик переводил недоумевающий взгляд с меня на Лею и, видимо, никак не мог уложить эти новости в голове. — Извините, нам пора.