Вопреки. Том 5

– Она не ненавидит тебя, просто боится немного... если б ты дала себя узнать...

– Эндрю меня знает. И я ему больше не нужна.
– она подняла чёрный взгляд на мужа, смотря сквозь огонь на него, - Всё закончилось: Некромант повержен, война завершилась, кризис магии преодолён. Нет больше врага Суверена, и день за днём Сакраль приходит к старой теме: а ведь Герцогиня - Квинтэссенция, она - изгой, она не нужна, держитесь от неё подальше.

Это было провокационной репликой, которая должна была вызвать череду оправданий, сводящихся к ненужным сотрясениям воздуха. Винсент снова потерял дар речи, ведь понимал, что одно неверное слово и Алиса исчезнет - так она делала, когда хотела защититься, отталкивая всех, даже его. На деле же она боялась, ей было страшно кого-то впустить, а он узнавал в ней ту Алису, что сидела в своём сне у зеркала и вырезала фигурки без лиц, которых не помнила. Это не была "другая Алиса", это не была Квин, это была его единственная и любимая женщина, которая просто очень сильно запуталась, забыв человечность. Это была грустная и одинокая стихия, которая очень хотела быть нужной, но не знала, как жить с людьми, не разя всех насмерть током. Винсент почувствовал грусть и жажду закрыть свою любимую от всего мира, давая всю свою любовь, позволяя взглянуть на всё своими глазами:

– Ты можешь уйти, - сказал он грустной улыбкой, - Люди забывают и вспоминают вновь, что ты - Квинтэссенция, но этого не забываю я, ведь мне это в тебе нравится, я люблю тебя такой. В мире слишком мало людей, которые понимают, как ты необходима для магии, но лишь я знаю, что ты бесценна, и если ты захочешь уйти, то я пойду с тобой.

– Дети...

– Мы возьмём их с собой. Но куда мы пойдём? Это наш с тобой дом, он только наш, все остальные здесь - наши гости. Можем выгнать всех и останемся вчетвером. Закроем замок, будем жить лишь в нашем крыле, нам хватит одного этажа на всех. Нам хватит и одной комнаты... только я навсегда останусь Хранителем.

– Я стараюсь быть частью всего этого, - она прикрыла глаза на пару секунд, а лицо исказилось от муки, - Мир не принимает меня. Я будто всё ещё под толщей льда, смотрю на всю через него, но всё проходит мимо. То и дело я сомневаюсь: сплю я, брежу или всё реально, только разобрать в куче образов что настоящее - просто убийственно сложно.

– Ты верь в нас - этого хватит.
– он поднырнул под канделябрами и оказался с Алисой рядом, - Ты не впускаешь меня, Лис. Знаю, что тебе больно, и хочу помочь, но как я это сделаю, если ты не позволяешь? Не веришь мне больше?

– Только тебе и верю...

– А в меня веришь? Как раньше...

– Ты - единственная моя религия, - сказала она и сконфузилась от внутренних мук, - Всё ради тебя, так всегда было. Я всегда знала наперёд, куда ступать, куда вести людей. Могла идти с закрытыми глазами, на ощупь, в темноте, - говорила она шёпотом, но на каждое её слово свечи реагировали мерцанием, огонь трепетал от её тихого голоса с придыханием, - Мне не нужны были глаза, чтобы видеть пути, не нужны были ноги, я просто знала куда идти и как. Теперь не знаю. Я разучилась, заблудилась.

– Тогда...
– он медленно коснулся её волос, сделал шаг ближе и с трепетом прижал её голову к своей груди, - Я возьму тебя на руки и понесу сам. Не отталкивай меня. Мне становится жутко страшно, искорка, одиноко, больно, тускло.

– Но со мной тебе тоже больно. Я вижу.

– Мне больно, когда ты не позволяешь быть частью твоей жизни. Ты боишься того, что можешь сделать с людьми, но ты забываешь, что мы с тобой и наши дети - не совсем обычные люди. Мы сильнее и слабее одновременно. Мы зависим от тебя, ты очень нам нужна, а твой ток... лично мне он не страшен.

Он почувствовал, что Алиса напряглась. Её глаза были открыты, а дышала она равномерно, но осторожно, что значило какую-то недоговорку.

– А что, если дело не только в токе? Вдруг под толщей льда... не только я и ток?

Пауза затянулась слишком долго, а Алиса всё ждала ответа, который почему-то так боялся дать её любящий муж. Он всё так же прижимал её, не давая отступить, но теперь уже не гладил по голове:

– Ты должна с этим бороться.
– не терпящей возражений интонацией наконец проговорил он, - Это чёрная дыра для твоей светлой души, Лис. Ты должна понимать, что опасно это не только для тебя, меня и детей, вся магия под угрозой, всё живое. Тот кризис энергии, который чуть не погубил нас месяц назад, был лишь отголоском того, что может случиться, если Квинтэссенция сольётся с Некромантией. Люди будут ужасны, это будут жестокие душевнобольные твари без права на прощение, мир превратится в ад капля за каплей.

– Я это понимаю...

– Тогда будь смелой. Не прячь это в себе, впусти меня, и я помогу. Мы будем каждый день бороться с этой зависимостью... хотя было бы проще, если бы ты приняла Искупление, которое отдала Ирэн.

– Я не хочу... умирать.
– она вцепилась пальцами в мужа отчаянно.

– Эй, тише-тише, искорка, - он снова гладил её волосы, - Ну кто сказал, что ты умрёшь?

– Но ведь я - демон, Винсент! Это понятно даже детям, но ты не хочешь это признавать!

– Потому что это не так. Я докажу тебе это, просто позволь мне.

– Как?

– Просто...
– он отстранил её от себя и поднял её лицо за подбородок, чтобы видеть глаза, - Ты всё ещё любишь меня, Алиса?

Она просто моргнула в ответ:

– Ты же знаешь: люблю.

– А демоны любить не умеют. Ты просто моя маленькая социопатка, на плечи которой упало невыносимое испытание, череда испытаний, но ты здесь, поэтому я очень прошу тебя: сделай последнее усилие. Ради меня.
– он мягко ей улыбнулся, излучая нежность и заботу. В глазах была такая теплота, которая не могла оставить равнодушным никого, поэтому губы Алисы едва заметно и не совсем уверенно дёрнулись в робкой улыбке, - Ну вот, - он поцеловал жену в лоб и замер, прикасаясь губами к её лбу, - Ты уже сделала меня счастливее.

Они стояли в обнимку какое-то время, а потом Алиса тихо попросила:

– Мы можем уйти отсюда?

– Если ты этого хочешь, то да. Куда пойдём?

– Спать.

– Ты будешь спать сегодня со мной?
– с надеждой спросил он, а она осторожно кивнула и повторила его же слова:

– Если ты этого хочешь.

– Тогда пошли...

Они медленно зашли в свою спальню, будто впервые оказавшись наедине. Винсент медленно развязывал галстук, то и дело поглядывая на жену, а она у трельяжа снимала украшения, глядя лишь на изящные пёстрые шкатулки. Шпильки одна за другой с тихим звоном ложились в отведённое для них место, изматывая ожиданием обладательницу тонких длинных пальцев, украшенных перстнем с крупным изумрудом и витиеватым сигилам, связующим мужа и жену. Алиса ровно и тихо дышала, наблюдая, как муж уже разделся и шёл в душ:

– Ты в душ пойдёшь?
– спросил он коротко.

– Позже...
– прозвучало в ответ очень тихо, и она преступила к демакияжу.

Весь месяц она каждую минуту заставляла себя делать то, что делают обычные люди в обычной жизни: с утра она приводила себя в порядок, а вечером готовилась ко сну, но всё это было как-то вымученно, натужно, противоестественно. Рутина из бытовых действий казалась клеткой и ненужной мерой, ведь после смерти Некроманта жизнь стала исчисляться не восходами солнца, а моментами, когда Алиса была собой, что давалось очень сложно. Только этот вечер был чуть другим.

Обещание Блэквелла Блэквеллу было намного серьёзнее самых страшных в мире клятв и присяг, Алиса не могла обманывать человека, который для неё был целым миром, а идти с ним в душ было бы декорацией к нормальной жизни, но она себя нормальной не чувствовала. Даже сняв всю мишуру из богато украшенного платья и украшений, вытащив все шпильки и убрав с лица яркий макияж, она видела себя чужой, не настоящей.

– Ну же...
– зло прошептала она отражению, опираясь на вытянутые руки и приближаясь к зеркалу почти впритык, - Ради него ты можешь всё. Вернись...
– прошептала она зловеще, отчего последнее слово словно резонировало в пространстве эхом, - Ради него, только ради него.