voprosy masteru 5

Генрих расхохотался.

– Элизабет, это смешно!

– Так смейтесь.

– Я не верю в это!

– А мне не нужно, чтобы ты верил. Я это знаю.

– Элизабет, прекратите!

– Люблю!

– И давно ли, моя дорогая?
– он все еще смеялся.

– Я поняла это, когда вы уехали. Я проснулась, а вас не было...

– Проклятый дождь, быстрее бы он закончился!
– воскликнул он.

– Нет. Он не закончится. Потому что он нужен сейчас. Нам нужна стена из дождя, верно? Нужна, чтобы остаться наедине и сказать о главном.

Он схватил ее за плечи и встряхнул, словно куклу:

– Элизабет, опомнитесь! Так не честно. За что вы ударяете по самому больному?! Чем я это заслужил?

Она улыбнулась:

– Я люблю тебя.

– Я тебе не верю.

Все происходящее было похоже на полный бред, больший бред, чем материализация его чувств, большее сумасшествие, чем любое из сумасшествий. Чем чаще она повторяла "Я люблю тебя", тем отчетливее он чувствовал, как в нем растет надежда. Только снова не поверить! Только удержаться и не поверить! Затоптать ее на корню, разбить, разнести в пух и прах! Чтобы больше не смела обманывать.

Если бы он только знал, что цена этой надежды чья-то жизнь, какого-то мастера, собирающего судьбы таких, как он... Он не посмел бы так поступать с ней. Но он не знал. И поэтому ему оставалось последнее средство: средство, которое всегда помогало и напрочь отбивало желание собеседника продолжать ненужный разговор, средство, которое скрывало его чувство под маской. Ирония. И на очередное ее "Я люблю", он произнес:

– Глупости, вы глупенькая девочка, которая не способна различить желаемое и действительное, друзей от врагов, а любовь от страсти.

Но на его слова она лишь рассмеялась:

– Генрих, снимите вашу маску. Да, да! Маску, которую вы сейчас на себя нацепили. Я ее вижу так же отчетливо сейчас, как и туман над беседкой, нити на ее полу и розы, меняющие цвет. Я все это стала видеть, Генрих. И я вижу вашу боль. Она цвета металла, верно? Словно клинок. Металлический клинок с черной рукоятью.

Генрих смотрел на нее удивленно, не в силах произнести ни слова, она же продолжила:

– Так что если я - глупенькая, то вы- тоже. Если я сумасшедшая, то вы-тоже. Мы связаны с вами отныне больше, чем глупым браком. Мы связаны с вами общим восприятием мира и теперь не сможем друг без друга. Теперь без меня вы будете одиноки, а я без вас.

Элизабет подошла к нему и положила свою ладонь ему на грудь.

Наступило молчание. Они смотрели друг на друга и молчали, слушая дождь. В то время, как не было сказано ни слова, они, однако, смогли сказать намного больше, чем сказали бы словами. Когда мысленный диалог между ними был закончен, Генрих улыбнулся виновато и взъерошил волосы.

– Теперь ты веришь в то, что я люблю тебя?
– спросила она.

– Теперь я надеюсь.

Она улыбнулась:

– Дождь идет только для нас, верно? Мы его придумали сами.

Он помолчал немного и ответил:

– Верно. Во всех остальных комнатах уже давно светит солнце. Тебя это не пугает?

Она отрицательно помотала головой.

– Значит, ты тоже не хотел, чтобы дождь закончился?

– Да.
– он привлек ее к себе, - не хотел отдавать тебя ему до последнего.

– Значит, ты все еще любишь, - прошептала она, обвивая его шею руками, и по ее щеке скатилась слеза.

– Всегда любил... Всю жизнь. И иногда мне кажется, что даже еще раньше.

Она рассмеялась:

– Так не бывает.

Генрих рассмеялся в ответ:

– Ну... в цветные раскраски ты тоже не сразу поверила.

Они смеялись и их лица светились от счастья. Порой их губы встречались в поцелуе, порой они смахивали слезы на глазах друг у друга... И было уже совсем не важно, что дождь закончился, и Чартер ушел, так и не дождавшись Элизабет в беседке, и что розовая пелена рассеялась, стала невидима. Они обрели друг друга.

***

– Ты собрал полотно Лиама?

– Да. Оно готово. Скоро должно побелеть, -сказал Мастер.
– История закончена.

Хранитель в знак сочувствия Мастеру предложил:

– Налить тебе безразличия?

Тот усмехнулся в ответ:

– Нет, спасибо. Я сыт им по горло. Из-за него все мои беды.

– Ты не должен говорить так, Мастер.

– Неужели ты меня не понимаешь? Это из-за него я был так безразличен к судьбе дочери. Я был безразличен к ее переживаниям, меня интересовал лишь результат. И вот, дождался... Из-за меня она выбрала любовь! Каждый выбирает то, чего ему не хватает. Я был плохим отцом для нее.

– Она выбрала любовь не из-за тебя. Она всегда ее выбирала, в каждом своем воплощении.

– Не утешай, Хранитель. Меня нельзя утешить. Она была права, с самого начала права. Это лишь мне казалось, что я учу ее, а в итоге... это она меня научила многому. Моя Энж преподала мне урок, который я запомню навсегда. Самый главный недостаток безразличия, несмотря на его плюсы, делает его самым ненужным и самым эгоистическим чувством. Надменным чувством. Этот недостаток- невозможность помочь своим любимым. Невозможно вставить его в полотно, пожертвовав собой и тем самым изменить что-то к лучшему в судьбе. И это делает безразличие пустой синей стекляшкой.

Хранитель помолчал, а затем спросил Мастера:

– Ты просматривал полотно Лиама?

– Нет. И не уговаривай.

– Если бы просмотрел его, ты бы увидел в нем кое-что, что облегчит твои страдания и страдания твоей жены в связи с потерей дочери.

Мастер усмехнулся:

– Ты действительно думаешь, что это возможно?

– Думаю, что да. Что бы ты сказал, если бы вновь увидел Энж, просматривая судьбу Лиама?...

...Разговор с Хранителем происходил так давно и так недавно... сейчас же, следуя его совету, Мастер увидел, как молодой отец Лиам-Генрих склонился над детской кроваткой родившейся дочери... стараясь быть глазами Лиама, Мастер посмотрел на новорожденную девочку и рухнул на колени перед полотном.

Это была ОНА! Его Энж! Те же зеленые глаза, та же улыбка!

Мастера затрясло в рыданиях:

– Энж! Это ты! Ты жива и теперь не оставишь меня, верно? Я прошу, не оставляй. И я тебя больше никогда не оставлю.

– Ты согласен собирать ее полотно?
– раздался голос Хранителя.

– Да! Я сам его соберу! На этот раз я не буду пользоваться силой синего кулона, я клянусь себе самому в этом. Я хочу чувствовать ее всегда, быть рядом, помогать ей, радоваться вместе с ней, грустить вместе с ней, разменивать неугодные ей чувства, делая их практически незаметными. Я готов, Хранитель! Показывай, где ее полотно!