Воробей, том 1

«Истекший год, — писали «Санкт-Петербургские ведомости», подводя годовые итоги, — не может быть причислен к благоприятному в экономическом отношении. Затруднения чувствовались и в торговле, и в денежном обращении». В обзоре газеты «Новости» писали: «Старый биржевой год завещал новому «тяжёлую ликвидацию и недостаток денег»... «Сделки на бирже второго января были из рук вон вялы. Зала была полна продавцами бумаг и блистала отсутствием покупателей... Если мы сравним курсовой бюллетень за конец декабря истекшего года, то увидим только одно: курсы на все бумаги пятятся назад».

Газета «Современные известия» писала: «Двадцать девятаго и тридцатаго сентября московская биржа находилась в страшном переполохе: подобной паники не замечал никто из старожилов московской биржи. Сделок не было положительно никаких; самые лучшие бумаги не покупались никем, денег нельзя было найти ни за какие проценты: несколько дней тому назад частный дисконт доходил до двенадцати с половиною процентов, и то денег нет». Несколько дней спустя та же газета констатировала, что Московская контора Государственного банка совершенно неожиданно, не предупредив никого, прекратила учёт векселей и переучёт их от частных банков.

Я сохранил вырезки из газет в своем личном архиве. Чтобы помнить. Чтобы не забыть и потомкам передать простую истину: деньги – это кровь экономики. И если ты, в гордыне своей, решился играться с силами, объять которые не в состоянии, знай! Ты едва не убил свою страну!

О, а как в том же семьдесят втором все хорошо начиналось. Газетные полосы были полны энтузиазма. С пахнущих цинковой краской листов выливались целые потоки восторга, а то и откровенной лести.

Общий оборот внешней торговли достиг к январю семьдесят второго семьсот семьдесят миллионов рублей, тем самым увеличившись с года шестьдесят седьмого почти в два раза. Зимние ярмарки семьдесят первого отработали с рекордными итогами. Одна Нижегородская переварила товаров без малого на двести миллионов! Общий оборот внутренней торговли превысил два с половиной миллиарда рублей! Мы с Николаем торжествовали. Наши с ним реформы давали первые результаты.

Январская газета «Новости» писала: «Банковое дело усиливается у нас с каждым годом всё более и более. Возникновение новых банков ясно доказывает, что они становятся необходимыми вместе с развитием промышленности и торговли, что кредит получает всё большее значение... Но банковская горячка и акционерная игра получили всюду такое развитие, что постоянное учреждение новых банков и предприятий обратилось в некоторую страсть». Из годового обзора газеты «Биржа»: «В минувшем году образовано девять земельных банков, десять коммерческих и пятнадцать обществ взаимного кредита. Число общественных банков тоже увеличилось на четырнадцать. Кроме банковых установлений, в прошедшем году учредилось множество каменноугольных, горных компаний и заводов механического производства. Истинным чемпионом в этом выступают сибирские провинции».

Это я тоже сохранил. Пусть в газете ни слова не говорилось о Томской губернии, но уж мне-то подсказок и не нужно было. У меня на рабочем столе отчеты губернаторов со всех краев Державы горой были навалены. К концу второй недели чтения этой беллетристики, я окончательно возненавидел фантастику. Вкупе с сочинявшими ее губернаторами.

И тем страшнее был удар семьдесят третьего. Из двадцати пяти банков, созданных в первые годы восьмидесятых, половина потерпела крах. В том числе: Херсонский, Керченский, Курский, Рыбинский хлеботорговый... Наш СТПБ удержался единственно нашими с Асташевым вливаниями. Кокорев готов был в ноги пасть, с тем только, чтоб я согласился вложить не менее полумиллиона в его Волжско-Камский коммерческий банк. Василию Александровичу я, конечно же, помог, но всю банковскую систему целиком облагодетельствовать не мог.

А в мае семьдесят третьего на фондовой бирже в Вене случился обвал. И в точности по той же причине, что и у нас. Из-за «перегретости» рынков. Только наш кризис вызвали наши с императором действиям, а в Австрии и Германии вследствие стремительного роста кредитов. Понадеявшись на «бездонный» французский долг, банкиры выдали огромные кредиты, по которым многие из потребителей просто не смогли рассчитаться. Европу охватила паника. Вкладчики требовали от банков возврата средств со счетов. Вслед за Веной обрушились рынки в Амстердаме, Берлине и Цюрихе. После того, как германские банки отказали в продлении долга американским компаниям, кризис перекинулся через океан, в САСШ.

К осени сдалась крупнейшая инвестиционная компания Америки, Jay Cooke & Co. Из-за ужасающего падения котировок на несколько дней закрылась Нью-Йоркская фондовая биржа. Начались банкротства банков. Оставшиеся на плаву финансовые институты приостановили выдачу кредитов. Словно эпидемия, по стране распространилась безработица. Газеты сообщали, что до трети всего трудоспособного населения САСШ встали в очереди на биржи труда. Американский посланник, впервые в истории мировой дипломатии, просил разрешения правления Русско-Американской компании на вывоз на Аляску хотя бы нескольких сотен тысяч рабочих. Договорились на сто двадцать. И только под обещание Ротшильдов списать остатки огроменного внешнего долга Империи. К холодным берегам богатых на презренный металл земель отправились первые пароходы, и уже скоро мир узнал какова она на самом деле – золотая лихорадка!

Наша экономика держалась на честном слове. И, как ни странно, на Законе о равноправии религий. Старообрядцы вдруг выкопали дедовы кубышки, и влили в финансовую систему почти миллиард рублей. О, да! Это было неожиданно, и весьма действенно. По сути, обираемые две сотни лет, загоняемые в самые, что ни на есть, медвежьи углы – эти люди реанимировали то, что я, по собственной глупости, едва не угробил.

И тут пришел Асташев и предложил открыть в Санкт-Петербурге отделение нашего банка. Сказать по правде, момент был просто великолепным. Нужда в деньгах была такая, что мы легко захватили бы рынок кредитов и подвинули в сторону менее успешных конкурентов. Однако СТПБ был неразрывно связан с моим именем, а наживать капитал на костях других, я решительно не желал.

Все прошло. Скупленное серебро обратилось в новенькие рублевые монетки, которыми мы аккуратно наполнили скудеющие рынки. В разоренной кризисом Европе купили десятки готовых заводов и современное оборудование еще для сотен. Уже в январе семьдесят четвертого ассигнации, впервые с момента их ввода в России, стали обмениваться на серебро по курсу один к одному. Парижские газеты причислили меня к «отцам русского экономического чуда». Эти вырезки у меня тоже в архиве. Как знак моей благодарности к вмешавшемуся в судьбу Родины Вседержителю. Я-то точно знал, что столь быстрое восстановление – самое настоящее Чудо. А на чудеса у нас действует исключительная божественная монополия.

Времена изменились. Теперь открытие представительства нашего банка в столице будет восприниматься обществом совершенно по-другому. Как именно – огромный вопрос. Но вот я лично, узнав о ком-то из министров, крупном акционере какого либо банка, способствующем обустройству филиала на финансовом рынке Санкт-Петербурга, решил бы, что вельможа собирается на покой. Для меня, выходца из двадцать первого века, вполне нормально, когда чиновник, готовясь уйти в отставку, создает себе теплое местечко.

К слову сказать, и сейчас, хотя занятие коммерческой деятельностью и не считается достойным аристократа, все-таки банковское дело стоит несколько особняком. Множество вполне уважаемых в высшем свете господ – выходцы из купеческих семей, перешедших от прямых спекуляций к кредитно-финансовым операциям. Успешная же игра на бирже и вовсе тема постоянных сплетен и обсуждений в мужских клубах и модных салонах. Получение дохода, делание денег из денег выглядит чем-то изящным. Чистым от сугубо купеческого лихоимства и мошеннических манипуляций.