Воронье

Ошеломленный Баррис смог только сказать:

— Ух ты, — и затем попытался выдавить улыбку. Медленно выдохнул: — Это в самом деле потрясающе.

Он расплатился, сгреб сдачу и вышел на улицу, залитую слепящим светом. Жар, который шел от асфальта, был такой силы, что казалось, мог приподнять шляпу. По пути к машине он миновал начальника полиции города, который направлялся к Труди в компании двух городских уполномоченных. Шеф был молодым человеком с густой шевелюрой и высоким уровнем самоуважения. Он еле заметно кивнул Баррису и что-то пробормотал своим спутникам. Его слова вызвали у них бурное веселье. Баррис не слышал их, но, скорее всего, шеф сказал: «Вот идет Деппити Даг» или что-то в этом роде. Почему он называет его Деппити Дагом? Баррис толком не знал этого. Это прозвище он получил, возможно, благодаря годам его верной сыскной службы. Или рисунку его челюсти. Или просто потому, что шеф был патентованным идиотом.

Баррис кивнул в ответ шефу.

Держать плечи как полагается, не сутулиться. Он добрался до машины и тронулся с места. Показать им, что он знает себе цену, — и убираться к черту отсюда. Он направился к своему любимому месту укрытия на 17-й трассе, за группой олеандров. Здесь он, как полагается, поднял радарный пистолет. Но сегодня был счастливый день для гонщиков в Брунсвике, Джорджия, потому что он еле видел номера. Он думал только о Нелл Ботрайт. «Теперь она потеряна для меня навсегда. Ее сын Митч купит ей усадьбу на юге Франции, она будет пить чай с герцогинями и играть в покер с Би Артуром, который будет в восторге от ее резкого пронзительного смеха, — и можно считать, она потеряна для меня. Все кончено. И я должен смириться с этим фактом».

ТАРЕ пришлось взять Шона в гости к Нелл. Он настаивал на этом визите. Она просила его не заставлять ее делать этого.

— Я не могу врать Нелл. Она сразу поймет: что-то не то. Пожалуйста, — сказала она.

Но он не хотел слушать.

— Рано или поздно я должен встретиться с ней, — отрезал он. — Почему не сейчас?

Он сунул пистолет в кобуру, прикрепил ее сзади к поясу и накинул сверху куртку, после чего они вдвоем вышли из дома и двинулись по Норвич-стрит, которая очень им нравилась. Шон просил ее не торопиться, чтобы он мог рассмотреть окружение: приземистые старенькие кабачки, магазины и старики, которые, сидя под дубом, играли в домино. Когда они вошли в Старый город, вокруг стали преобладать не мексиканцы, а черные; тут были магазины запчастей, «Кулинария Марвина» и фасады церквей. Он стал читать вслух их названия: «Институт Библии», «Церковь Христа Последних дней».

— Иисусе, — сказал он и рассмеялся. — Ну до чего забавный городок.

Она не засмеялась в ответ. Она просто вела машину.

— Тара, — сказал он, — тебя что-то беспокоит?

— Да.

— Не стоит.

— Я знаю, что все расскажу.

— Нет, ты этого не сделаешь. В таком случае я убью тебя прямо у нее на глазах. Я не шучу. И ей будет невыносимо тяжело смотреть, как ты умираешь. Верно? Куда лучше, чтобы она вообще не существовала. Ты понимаешь, что я тебе говорю. Ты должна обмануть ее. Ты должна!

ШОН долго смотрел на нее. Затем отвернулся и, снова рассматривая окрестности, стал думать: «Что я должен сделать, чтобы не дать разгореться пожару? В этом горне бушует черное пламя. Не бойся, если оно охватит тебя. Будь готов вынести страдания или бесконечный страх — как бы его ни называть. Будь готов использовать Ромео. Страх, построенный на дисциплине, становится глубочайшей любовью, и я уже люблю этих людей, но, если я не буду держать их на уровне высочайших стандартов, жизнь любого и каждого превратится в дерьмо. Для всех и каждого. Так что здесь все лежит на моих плечах».

РОМЕО проснулся от звука машины, подъезжающей к трейлеру. О господи, подумал он, что это, никак ее бойфренд? Он подошел к окну. На дорожке стоял фургон, из которого вылезал черный мужчина в белой униформе. Не похоже, чтобы это был бойфренд. Вроде у него тут какое-то дело.

Ромео потряс Винетту за плечо:

— Кто-то приехал.

Она издала горловой звук и повернулась на бок.

Ромео натянул джинсы. В окно он увидел, как мужчина опустил рампу сбоку фургона и выкатил по ней инвалидное кресло. В нем сидел ребенок: худенький и безволосый; укутанный с головы до ног, он имел вид туберкулезника.

Ромео снова потряс Винетту.

Она открыла один глаз:

— Что за дерьмо?

— Алло? — крикнул из-за двери черный мужчина. — Алло? Я доставил мистера Сантоса.

Это заставило ее наконец подняться.

— Что? О боже мой!

Винетта схватила валявшийся на полу лифчик. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы затянуть всю упряжь, — железная женщина.

— Подождите!

Наконец она влезла в шорты, накинула майку и открыла дверь.

Черный мужчина стоял на пороге, держа на руках ребенка.

— Папа! — вскричала она. — Что ты здесь делаешь?

Теперь можно было увидеть, что это не ребенок, а высохший старик. Он заговорил:

— Я не хочу… умирать… в этой вонючей дыре.

Черный санитар поднес его к постели и уложил.

— Папа, ты что, выписался из больницы?

— Маркус? Как они… это называют?

— ПМП. Против медицинских показаний.

— Это обо мне, — сказал старик и подмигнул Ромео.

— Ты должен вернуться, папа, — потребовала Винетта. — Я не могу ухаживать за тобой.

— В этом… нет… необходимости…

Говорить было для него тяжелым испытанием.

Он мог втягивать в себя воздух только маленькими порциями, что позволяло ему произносить слова. Но одновременно он мог произносить лишь несколько слов, и приходилось догадываться об их смысле.

Винетта запротестовала:

— Я собиралась сегодня идти в «Тифтон». С Джесси.

— Ну и… хорошо.

— Но я не могу оставить тебя.

— Ты можешь.

— Ты такой больной!

— Я в порядке… как… скрипка… Не считая отмерших частей.

Санитар вкатил кресло и поставил упор.

Клод спросил Ромео:

— Сынок. Как твое имя?

— Ромео.

— А мое… Клод Сантос… Приятно познакомиться.

Оторвав руку от постели, Ромео постоял секунду и отошел, чтобы санитар мог заняться делом. Он действовал ловко и умело. Нащупал одну из запавших вен Клода и ввел катетер. Клод даже не дернулся. Он стоически перенес процедуру. Не стал он и упрекать дочь за ее нытье. Он просто отпускал шуточки.

— Пап, так что мы будем делать?

— Как насчет… тенниса?

— Перестань, папа. Имей чувство ответственности.

— Отлично… Я буду… рубить дрова… для костра… Или чистить… канавы.

Его беззубая улыбка тянулась от уха до уха.

Он спросил Ромео:

— У тебя в самом деле… такое имя?

— Мама думала, что я буду любовником.

— Ха! Ты итальянец?

— Наполовину. По отцу я поляк.

— А я португалец, — сказал Клод.

— Вы?

— Мой дедушка… приехал сюда… рыбачить… Сначала в Дарьене… Потом в Брунсвике… У него было судно… для креветок… У него и моих дядьев.