Ворошилов
Шрифт:
Впрочем, фашисты наступали и на других направлениях. Они штурмовали укрепления Красногвардейского УРа. 25 августа войска противника захватили Любань, 29-го вышли к Колпину. Обойденные с севера и востока, оказавшиеся в глубоком тылу противника, войска Лужской оперативной группы с невероятным трудом пробивались из окружения, несли большие потери. В конце августа противник захватил Тосно, в последующие дни гитлеровцы вышли к Неве в районе Ивановского и заняли станцию Мга. Ленинград лишился железнодорожного сообщения со страной.
Такой ход событий, разумеется, не мог устраивать Ставку, и в ее директивах руководителям обороны Ленинграда поневоле появляются суровые и, по-видимому, несправедливые нотки. Такова оценка действий командующего Ленинградским фронтом Попова в телеграмме от 1 сентября:
И командование Ленинградского фронта, и рядовые его защитники, и гражданское население не жалели ни сил, ни самих жизней своих, чтобы отстоять город. Однако перевес сил по-прежнему был на стороне противника. В боях с 30 августа по 9 сентября войска 55-й армии отбили все попытки врага прорвать главную полосу Слуцко-Колпинского УРа. Но на востоке после ожесточенных боев гитлеровцам 8 сентября удалось выйти к южному берегу Ладожского озера и захватить Шлиссельбург. Больше Ленинград не имел связи со страной по суше. Началась блокада.
О потере Шлиссельбурга Ставка узнала 9 сентября из сообщений иностранного радио и потребовала объяснений от комфронта. Ворошилову было и без того тяжело: после сильной артиллерийской и авиационной подготовки немецко-фашистские войска в этот день вновь пошли на штурм Красного Села. Части 3-й гвардейской дивизии народного ополчения 9—10 сентября сражались героически, неоднократно контратаками отбрасывали врага, но все же вынуждены были медленно отступать. 10 сентября в район Красного Села была переброшена 1-я бригада морской пехоты. Около полудня на следующий день маршал сам выехал на угрожаемый участок. У штаба ему попался на глаза начальник инженерного управления фронта.
— Товарищ Бычевский, почему в бригаде морской пехоты нет малых лопат? Чем они окапываться будут?
— Мне это не было известно, товарищ маршал.
— Плохо заботитесь о солдате! В вашем распоряжении полтора часа. Лично доставьте лопаты в бригаду!
Бычевский бросился выполнять распоряжение. Ворошилов, захватив с собой Новикова, поехал в Красное Село.
Сопровождаемая охраной машина промчалась по улицам города. Чем ближе к окраинам, тем чаще улицы перегораживали баррикады — Ленинград готовился драться до конца. На КП 42-й армии генерал-лейтенант Ф. С. Иванов доложил:
— Немцы вплотную прижали 3-ю гвардейскую дивизию к Красному Селу, шоссе на Ропшу перерезано, и они пытаются обойти город с двух сторон. Положение тяжелое, сил в резерве нет.
— Их нет и у меня! — резко ответил маршал. — Отдал тебе последнее — пятисотый стрелковый и моряков. Поедем посмотрим, как вы воюете.
Ехали на машине, пока было можно, потом шли… Впереди бушевал бой, тянуло дымом и гарью. Наконец добрались к морякам: они изготовились к атаке.
Командующий фронтом стоит перед шеренгой морских пехотинцев. На позициях врага рвутся снаряды — это артиллерия кораблей Балтийского флота расчищает путь товарищам. В небе — вой истребителей, смертный бой идет и там. Лица бойцов суровы, многие сняли каски, и порывистый ветер с залива треплет ленточки бескозырок. Он же доносит до защитников города Ленина слова маршала о Родине, о партии, о присяге. Вот он прерывает речь: «За мной, ребята! Вперед!» — и молодо, подняв над головой руку с пистолетом, бежит в сторону врага. За ним, обгоняя, окружая его, хлынула лавина морских бушлатов…
Атака была удачной. Но вскоре фашисты контратаковали… С пригорка, прикрытого редким кустарником, маршал наблюдал за боем. Поблизости рвались снаряды и мины, но Ворошилов во весь рост ходил по пригорку и отмахивался от предложений уйти в укрытие. Настойчивого начальника охраны и вовсе оборвал:
— Если боишься, то прячься! Я тебя не держу…
Вечером этого дня, составляя донесение в Ставку, он писал: «На протяжении двух месяцев все наши усилия были направлены
к созданию сильной ударной группировки, с тем, чтобы, вырвав у противника инициативу, перейти к активным действиям. Казалось, этому способствовали сформированные нами четыре дивизии народного ополчения, три гвардейские дивизии народного ополчения, стрелковая дивизия НКВД и четыре стрелковые дивизии, присланные нам Ставкой.К сожалению, эти дивизии, сформированные разновременно, к тому же совершенно необученные и слабо вооруженные автоматическим оружием, по необходимости приходилось бросать на наиболее угрожаемые участки фронта.
Так было во второй половине июля при одновременных ударах противника на Петрозаводск, Олонец и Ивановское.
В середине августа это повторилось в большом масштабе, когда противник одновременно с прорывом нашего фронта на Новгородском направлении разрезал 8-ю армию в Эстонии, повел наступление на Красногвардейском направлении и на Карельском перешейке. То же самое произошло в конце августа и первых числах сентября, когда противник одновременно наступал на трех направлениях: Мгинском, Красногвардейском и Карельском».
Ставка сочла необходимым изменить руководство Ленинградским фронтом. 9 сентября в Ленинград вылетел генерал армии Жуков. Вскоре он вступил в командование войсками [43] .
Смещение Ворошилов переживал тяжело. Очевидец рассказывал, что, прощаясь с работниками штаба, маршал говорил:
— До свидания, товарищи! Отзывает меня Верховный… — Помолчал и добавил: — Так мне, старому, и надо!…А в том, что разгромим мы здесь фашистскую сволочь, ни минуты не сомневайтесь!
43
В своих воспоминаниях Г. К. Жуков писал, что вступил в командование войсками 10сентября. Однако приказ о назначении его командующим датирован 13 сентября. Постановления Военного Совета Ленинградского фронта от 13 сентября за № 00253—00256 имеют подпись Ворошилова, постановление № 00257 за это же число подписано уже Жуковым (АМО, ф. 217, оп. 1258, д. 4, лл. 156–166).
Ставка, конечно, тогда имела достаточно поводов быть недовольной ходом боевых действий под Ленинградом. Но при оценке их сегодня, когда мы располагаем более или менее точными цифрами, следует исходить прежде всего из несомненного превосходства гитлеровских войск в силах и средствах на Северо-Западном направлении. Даже краткие сведения о боевых действиях на этом участке фронта, приведенные выше, показывают, что Главнокомандующему Северо-Западным направлением все время приходилось руководить войсками, отбивавшими натиск превосходящих сил врага. Инициатива все время была у гитлеровцев, они наносили удары своими бронированными соединениями в наиболее уязвимых направлениях, и перед Ворошиловым все время стояла необходимость затыкать возникающие бреши. Тем не менее: если за первые 19 дней войны, до 10 июля 1941 года, фашистские войска на Северо-Западном направлении сумели продвинуться на 500 километров (в среднем по 26 километров в сутки), то за 30 дней наступления в июле и августе они смогли преодолеть только 150 километров (то есть по 5 километров в сутки). В августе же и сентябре этот темп был еще меньше — по 2,2 километра в сутки. За это продвижение немецко-фашистские войска платили высокую цену — и людьми, и техникой. Но Ленинград они не взяли. Тем самым план «Барбаросса» был сорван и на северном участке фронта, «блицкриг» не состоялся и здесь.
Обстановка на всем советско-германском фронте осенью 1941 года была грозной: достаточно вспомнить неудачу наших войск в сентябре восточнее Киева и окружение под Вязьмой в начале октября. Такого рода неудачи в первую очередь надо объяснять не свойствами командующих армиями и фронтами, хотя они, эти свойства, имеют немаловажное значение, а общим соотношением сил и средств. Это соотношение, как известно, было далеко не в пользу наших войск. Не может быть забыто и то, что в успехе отражения вражеского штурма в сентябре под Ленинградом есть и значительная доля труда, сил, нервов предыдущего командующего фронтом — Ворошилова.