Ворота из слоновой кости

Получалось, что хитроумный и многомудрый Сулимов со товарищи направили его, Кононова, в те самые гомеровские ворота из слоновой кости, из которых приходят в мир ложные сны. И он, оказавшись за этими воротами, погрузился в ложный, иллюзорный мир, сотканный из его собственных воспоминаний. Плюс, как только что сказал ушлый «дон», дополнительная информация... Что и говорить, сделали его капитально, на все сто, а то и на двести. Ему тут же вспомнилось заявление редакции «Комсомольской правды» времен перестройки; тогда «Комсомолка» чуть ли не в каждом номере десятками публиковала информацию разных кооперативов и частных лиц. В том заявлении журналисты отказывались впредь допускать на газетные страницы такого рода информацию. А дело было в том, что одна фирма, предлагавшая гражданам высылать деньги в обмен на какие-то там то ли товары, то ли услуги, называлась как-то не по-русски: «Лабеан». «Лабеан» – так и было пропечатано в газете. Крупными буквами, вместе с указанием почтового индекса, города, номера абонентского ящика и расчетного банковского счета, куда граждане должны были перечислить свои кровные. Кто-то из «комсомольских» газетчиков догадался-таки прочитать это название справа налево...

Сулимов тоже сделал ему, Кононову, этот самый «лабеан». Вместо прошлого опустил в виртуалку...

– Значит, в виртуалке, – как старательный попугай повторил Кононов и слабо улыбнулся. Иванов теперь тоже смотрел на него. – Хорошая была виртуалка, содержательная... А зачем вы меня в нее засунули-то? Проверка на профпригодность? Вернее, на лояльность?

Дон Корлеоне слегка развел руками:

– Без этого никак нельзя, Андрей Николаевич. Не в Люберцы же на электричке мы вас собирались послать, туда и обратно, а в прошлое – и навсегда.

– Почему же это – навсегда? – спокойно возразил Кононов. – У этого аппаратика есть ведь и обратный ход.

– Обратный ход – это наша придумка, Андрей Николаевич. Наша виртуальная реальность – в определенной степени игра, и мы задавали кое-какие условия. В том числе и насчет «аппаратика». В действительности-то он без реверса, нет у него никакого обратного хода; это уж мы немножко пофантазировали насчет его «оживания» и возможности возвращения. Одноразовый он, наш аппаратик, Андрей Николаевич. Как шприц...

– И презерватив, – добавил Кононов. – Может, вы и брата моего придумали?

– Нет, – отрицательно покачал головой Сулимов. – Вашего брата мы не придумали. И все, что он вам рассказывал о своем побеге отсюда, действительно, так сказать, имело место. Другое дело, что, по нашим представлениям, он должен исчезнуть в любой точке времени, где бы он ни находился, если после вашего разговора с отцом ему не суждено будет родиться.

– Ну вот, а говорили, что никакой теории времени еще нет. Оказывается, все-таки есть кое-что. Не буду спрашивать, как вам удалось установить, что Сергей – мой брат... Но вот насчет НЛО спрошу. Тоже ваша фантазия?

– Отнюдь, – Сулимов вновь качнул головой. – Так представляет себе это сам Мерцалов. Если мы имеем дело с заблуждением, то с очень устойчивым. Во всяком случае, даже предельно глубокий зондаж мозговых структур не выявил никаких других следов. Мерцалов абсолютно убежден в том, что получил информацию о машине времени именно таким способом: от неизвестного объекта, в новогоднюю ночь, в окрестностях турбазы «Щербинино».

Кононов слабо усмехнулся:

– Пошуровали у братца в мозгах основательно.

– Работа у нас такая, Андрей Николаевич, – жестко ответил на это дон Корлеоне, став совершенно неотличимым от киношного «крестного отца».

– Ну да, ну да... Забота наша такая: жила бы страна родная – и нету других забот...

– Вот именно. Именно: жила бы страна родная. Что же касается установления вашего с Мерцаловым родства... Бывали задачки и потруднее, Андрей Николаевич.

Безмолвствующий по-прежнему Иванов снял с верха стопки компакт-диск и принялся вертеть его в руках. Кононову подумалось, что дай этому пожилому мужчине в руки вместо компакта кошелку да запусти в троллейбус – и он без труда сольется с толпой пенсионеров-льготников, едущих на рынок. И вслед за этой мыслью вдруг ни с того ни с сего явилась другая, совершенно неожиданная: весь этот блеклый вид, вся эта тургеневско-герасимовская молчаливость – всего лишь маска, ширма, карнавальный наряд, личина – называй как хочешь, – а на деле же Алексей Дмитриевич по прозвищу «Иванов» стоит в иерархии седьмого отдела на одной ступени с Сулимовым... если не выше. Сулимов просто озвучивает, а вот Иванов – придумывает... И не всегда озвученное Сулимовым является правдой.

Вновь подтянувшись повыше в кресле, Кононов сказал:

– Я, конечно, не специалист, я бывший, как вы, Сергей Александрович, выразились, гуманитарий, и в этих виртуальных делах, естественно, не разбираюсь. Но кое-что и моему гуманитарному умишке понятно. Я был в вашей виртуалке, вы за мной наблюдали – сталкивался я с вашим белоглазым наблюдателем... Держали под контролем. Но вот вы говорите – виртуалка длилась три с лишним часа, а я в ней прожил год. Тут чем-то эйнштейновским попахивает, я про Эйнштейна знаю, хоть и гуманитарий...

Сулимов шумно выдохнул воздух и выпрямился на своем стуле-креслице:

– Не обижайтесь, Андрей Николаевич, но эта тема, действительно, несколько... э-э... специальная. Да и никакого принципиального значения в данном случае не имеет. Во сне вы ведь тоже успеваете побывать в десятках самых разных мест. Попробуйте удовлетвориться лишь одним пояснением: в виртуальной реальности существуют виртуальные же системы, отслеживающие определенные, самые важные в рамках той или иной задачи моменты. Таких моментов сравнительно немного. Так что мы вполне успели все эти моменты изучить в ходе самой виртуалки. После получения одного из альтернативных прогнозируемых результатов виртуалка автоматически отключилась. И у нас было еще достаточно времени – пока вы как бы приходили в себя, – чтобы ознакомиться с последним ключевым моментом. А ваш белоглазый наблюдатель, Андрей Николаевич, никакого отношения к нашим виртуальным системам не имеет.

– Как не имеет? – слегка удивился Кононов. – Вы хотите сказать, что тот отмороженный тип доставал меня там просто так, от нечего делать?

– Тут другое, Андрей Николаевич. В реальной жизни вы с этим человеком встречались, так?

– Да, встречался. Обкуренный какой-то парень, сидел у моего подъезда, когда я в последний раз домой от вас ездил. Понятия не имею, кто он такой. Может, живет в нашем подъезде, я только соседей за стенкой знаю – и все. А там, в виртуалке вашей, только на него, мумукнутого, и натыкался. И лишь в последний раз он нормальным прикинулся, в «Сатурне».

– В «Сатурне»? – переспросил Сулимов. – Играл в раменском «Сатурне»?

– Да нет, в семьдесят втором, по-моему, и команды такой не было. «Стекляшка» такая в Калинине, в горсаду. Пивцо-винцо. Там он, наконец, разговорился, отшил нас с Сергеем. Если не вы его в виртуалку запустили, то кто? Я сам, что ли?

– Никто его не запускал, Андрей Николаевич. А футбольная команда «Сатурн» в семидесятых, сдается мне, все-таки была, только не в Раменском, а в Рыбинске. «Сатурн» Рыбинск. Как бы мне объяснить вам, Андрей Николаевич, чтобы понятно было... – Сулимов пошевелил пальцами, видимо, подбирая слова. – Вам термин «репЕр» о чем-нибудь говорит?

– Рэппер? В смысле, который рэп исполняет? Рэп, рок, попса...

– Нет, Андрей Николаевич, это совсем из другой оперы, – улыбнулся Сулимов. – Я вас с «Сатурном» не понял, а вы меня с репером. Репер – это геодезический знак на местности, опорная точка. Ваш белоглазый – это и есть такой знак, элемент системы, виртуалки. Убрать его нельзя, иначе вся виртуалка перекособочится, и вместо утра, к примеру, вновь настанет вечер... Или сядете вы там, в виртуалке, в троллейбус, скажем, у МГУ, а выйдете на следующей остановке где-нибудь в Нижнем Тагиле или Фундуклеевке, и не из троллейбуса, а из сарая. В общем, необходимый элемент программы, ее атрибут. А вот в каком именно виде он проявится в виртуалке – зависит от ее участника. У вас белоглазый, у кого-то другого – бабушка с пирожками... Заранее определить невозможно. У меня каждый раз репера менялись, и у Алексея Дмитриевича тоже.