Ворота из слоновой кости

– И конечно же, не нашел такого варианта, – Кононов сказал это не вопросительно, а утвердительно; четыре десятка прожитых лет подтверждали слова поэта: «На свете счастья нет...»

– Естественно, не нашел. Счастливых людей не бывает, счастье как горизонт – тянуться к нему можно, а добраться нельзя, – у Сергея были такие же взгляды на жизнь.

– А недавно ты, опять же, говорил, что счастье есть, только даром не дается, – с подковыркой заметил Кононов.

– А! – Сергей вяло махнул рукой. – Развели мы с тобой какую-то муть философскую, прям гегелЯ какие-то. Пойдем-ка лучше в «Сатурн», пока действительно пиво не кончилось. Хочешь отдохнуть культурно – подходи к дверям «Сатурна»!

– И ты знаешь? – удивился Кононов.

– Ха! Я что, не местный, что ли? Это же Шурик Баланушкин с нашего курса сочинил.

– Ошибаешься, Сережа. Сие присловье еще до Шурика твоего было придумано. А Шурик просто слышал где-то и повторил. А сочинил это народ – великий и могучий тверской народ.

– Любитель «сатурнов», «лилий», «пингвинов», «лазурей» и прочих шалманов, – подхватил Сергей.

Путь в «Сатурн» пролегал мимо баскетбольной площадки с дощатым покрытием, где «на вылет» играли в футбол подростки. «Калаш, давай пас, не водись!» – во все горло орал рыжий шкет на своего партнера по команде, белокурого, «по-битловски» длинноволосого крепко сбитого паренька, накручивающего финты на краю площадки в попытке обыграть сразу двух соперников. Мяч полетел в аут, и другой партнер белокурого «битла», долговязый юнец в белой футболке с нагрудной надписью «Планета» (это был спортклуб вагонзавода), так и не дождавшийся паса, поддержал шкета: «Вася, кончай водиться! Я же открытый стою!»

«Калаш»... «Вася»...

Кононов пригляделся к белокурому, игнорирующему окрики товарищей, и остановился.

– Ты что, по телеку футбола не насмотрелся? – спросил Сергей, шедший следом и едва не наткнувшийся на него. – Тут зиданов нет, не ищи, тут пацанва калининского разлива.

– Вася... Калаш... – пробормотал Кононов, не отрывая глаз от белокурого, который вновь самозабвенно финтил на краю, не желая делиться мячом с партнерами. – Елки-палки, да ведь это же Вася Калашников!

– Кто такой? – осведомился Сергей. – Родственник?

Кононов недоуменно взглянул на него:

– Чей родственник? Мой?

– Калашникова, – пояснил Сергей. – Автоматчика.

Кононов фыркнул:

– Сказал бы еще – купца Калашникова! Ты на футбол ходил, за «Волгу» болел?

Сергей помотал головой:

– Не-а. Никогда не увлекался. Ни «Волгой», ни «Спартаком». Отец вообще «Волгу» «дворовой командой» называл. Хоккей иногда смотрю, чемпионат мира. Бокс. А футбол – нет, там забивают мало. Ну, про Зидана слышал, конечно.

– Забивают мало! Тогда смотрел бы уж гандбол или баскетбол – там молотят каждую минуту. Это же Вася Калашников, левый крайний «Волги». То есть, будет левым крайним «Волги» – в семьдесят пятом или семьдесят шестом, точно не помню. Мы с ребятами на него специально ходили, как раньше народ на Стрельцова ходил... Вася Калашников! Это же артист, он же защитников заставлял в собственных ногах путаться и на задницы падать! Сезон отыграл у нас, забрали в ЦСКА, а потом в «Спартак».

– Ну и хорошо. Рад за земляка. Пошли, пиво кончится.

Команда белокурого пропустила гол в свои ворота в быстрой контратаке и уступила место на площадке другой пятерке игроков.

– А знаешь, что с ним потом случилось? – Кононов кивнул в сторону будущего кумира калининских болельщиков, усевшегося прямо в одуванчики возле баскетбольной площадки. – В восемьдесят первом, я это точно помню, он ехал на Новый год домой, в Калинин, из Москвы. На своей «Волге», у него тогда уже «Волга» была, бежевая. И возле Эммауса столкнулся с «КрАЗом», лоб в лоб. Тогда метель была, гололед. Потом говорили, на «пятачке болельщиков», возле «Химика», что поддатый был, задремал за рулем. В общем, «Волга» всмятку, а его и до больницы не успели довезти...

– Вот так вот, значит, – медленно сказал Сергей, внимательно глядя на белокурого подростка, вытирающего футболкой пот с лица. – В восемьдесят первом... И что, собираешься ему об этом сказать? Посоветовать не ехать в тот день в Калинин или вообще не садиться за руль?

– Не знаю... – растерянно отозвался Кононов. – Не поверит. Подумает, что сбежал какой-то придурок из Бурашева... местная Кассандра... – и пророчествует. А ты бы поверил, если бы тебе такое сказали?

– Скорее всего, нет. Хотя... Это от человека зависит. – Сергей немного подумал. – С другой стороны, даже если поверит и не сядет за руль – как он убедится, что ты действительно говорил правду?

Кононов вздохнул:

– То-то и оно. Не поверит – погибнет, и никогда не узнает, что я правду говорил. Разве что за миг до смерти вспомнит. Поверит – останется жив, но не будет знать, правду я. ему сказал или нет.

– И столкнется с другим «КрАЗом» или «Икарусом», или «КамАЗом» через несколько дней. Такое ведь тоже может быть, да? Что если линия жизни не зависит от изменения реальности, и длина ее всегда примерно одна и та же?

– Инвариант, – задумчиво сказал Кононов. – Переменные разные, итог одинаков, независимо от системы координат... Мы с тобой можем это проверить.

Сергей с прищуром посмотрел на него:

– Думаю, в таком случае нам не нужно ломать голову насчет того, чем теперь заниматься. Чип и Дейл спешат на помощь! Будем спасать, спасать и спасать – пока полностью не охренеем от такой работы. Тебя подобная перспектива устраивает? Кто там говорил насчет возможности объять необъятное?

– Ф-фу!.. – с силой выдохнул Кононов, словно только что сбросил на помост тяжеленную штангу, так и не взяв вес. – Не знаю, Сережа... Не знаю... Боюсь, точно – задолбаемся. Но если наверняка знаешь, что можешь предотвратить – и не попытаться предотвратить... Совесть не замучит?

– Ну, пойди, попытайся. Озадачь Васю Калашникова. – Сергей придвинулся к Кононову. – Мы с тобой вне времени, Андрей, нам свою жизнь надо устраивать, свою, а не чью-то чужую. Мы ведь не пожарники! Если пытаться всех спасать, тогда надо делать совсем по-другому. Вернуться в свой две тысячи восьмой и скопировать наши машинки всем поголовно, всему земному населению. И пусть каждый кого-то спасает. Только ты реально можешь себе это представить? Я – не могу.

– Подумать надо...

– Вот и хорошо. Вот и подумаем. Попьем пива – и подумаем. Футболист твой жив-здоров сейчас, так что время терпит. Да он до восемьдесят первого и забыл бы твое предсказание.

– Мне цыганка еще в восьмом классе нагадала, что женюсь в двадцать и разбогатею в двадцать пять – я же не забыл, – возразил Кононов. – Попьем пива и подумаем, говоришь?.. Что-то мне кажется, Сережа, ничего мы не придумаем. И единственный выход – избавиться от этих машинок, чтобы совесть не мучила.

– Не спеши, Андрей. Будем думать, мозги-то есть. А сами не придумаем ничего – спросим у умных людей. Давай пока без лишней головной боли обойдемся, хорошо?

Кононов, немного поколебавшись, слабо махнул рукой и направился к «Сатурну». Он чувствовал, что головной боли будет еще предостаточно. И та холодная темная мысль не исчезала, терпеливо выжидала в глубине...

Они не только подошли к стеклянным дверям «Сатурна», следуя местному присловью, но и открыли эти двери и вошли внутрь. «Сатурн» встретил их сдержанным гулом голосов – так гудела бы армия шмелей над цветущим лугом – и очередью человек в двадцать – двадцать пять к прилавку с краном, из которого то и дело струился в одну за другой подставляемые кружки вожделенный напиток. Народ вел себя – пока – довольно культурно, опять же, по присловью; во всяком случае, под столами никто не валялся и драк тоже не было.