Воротиться нельзя влюбиться!
Шрифт:
— Как интересно! То есть я могу тебя кому-то подарить, и ты снова начнёшь желания исполнять?
— Да, — буркнуло зеркальце в ответ, — только есть условия. Подарить нужно от всей души, искренне и безвозмездно. Продать, обменять или в ответ на шантаж отдать нельзя. И ещё одно правило есть: к старому хозяину вернуться я не могу. То есть подарить меня обратно тебе никто не сможет. Коли расстанешься со мной, то навсегда.
— Ясно. И на сколько желаний у тебя осталось сил?
— На два.
Да уж, негусто. Но лучше, чем ничего.
— А для себя ты желания исполнять можешь?
—
Это да. Мало ли какие у кого тайные комплексы. Небось, девушки загадывают грудь увеличить, а парни… не грудь, в общем.
— А ты прямо любое желание исполнить можешь? — заинтересовалась я.
— Нет, конечно! Прошлое менять не могу, давать жизнь не могу и отбирать жизнь не могу.
— То есть ни убивать, ни воскрешать?
— Не только. Например, не могу сделать так, чтобы ты забеременела и родила. Новая жизнь сама появляется, в это вмешиваться нельзя. А вот те жизни, что уже есть, могу менять.
Я погладила зеркальце по медной оправе, покрытой патиной.
— Это уже очень много. Мне жаль, что я так бездарно свои желания потратила, но я же не знала, что их так мало будет…
— Ничего себе мало! — возмутилось оно. — Единым махом пять желаний в первый же день загадала, и всё ей мало!
— Пять? — опешила я…
— А сколько?! — обиженно отозвалось зеркальце. — Сказочной жизни, подальше от дома, принца, любви и похудеть. Пять!
В общем, теперь я и правда дурой себя почувствовала…
Надо ж было так неудачно сформулировать!
— А потом ещё одно… — неверяще пробормотала я. — А ведь болотница и так пришла бы.
— Да, — ехидно раздалось в ответ, но потом тон диковины смягчился: — Но на него сил совсем немного ушло, болотница бы к тебе и так наведалась, просто пришлось чуть ускорить процесс.
— И что мне теперь делать?
— Не знаю. Принца ждать. Головой думать. Обо мне никому не рассказывать. Если узнают, что к тебе в руки попало, то никакой жизни тебе не станет, Маруся. За мною кто только ни охотится! Похлеще, чем за тобой! Уж ты поверь, каждому есть, чего хотеть.
— Хорошо. Никому про тебя не скажу, — заверила я.
— Лучше спрячь меня, — посоветовало зеркальце. — На груди. Так спокойнее будет.
И лицо в отражении при этом сделалось таким невинным-невинным, что не заподозрить его в каверзе стало просто невозможно. А ещё подумалось, что лицо всё-таки мужское, а значит, и интерес к груди у него исключительно специфического характера, тем более что лично мне желать увеличить грудь точно не надо.
С другой стороны, раньше я зеркалам грудь показывала, и ничего. Засунула зеркальце за пазуху так, чтобы ручка оказалась за поясом. Думала, что будет неудобно, но получилось вполне терпимо.
— Нет, ты не под сарафан суй, а прямо под рубаху, — запротестовало зеркальце.
— Обойдёшься пока! Ты на испытательном сроке. Будешь ещё хамить и обзываться — отправлю в банку с мышиным помётом, а будешь хорошо себя вести — так и быть, засуну под рубаху.
Из
диковины послышалось обиженное сопение, но дурой меня никто называть не стал, из чего я заключила, что мы всё-таки договорились.— А на беседы со мной твои силы уходят? — уточнила я, заплетая косу.
— Только если ты просишь что-то узнать.
— А общую справку о том, куда я попала, ты дать можешь? Из того, что уже знаешь?
— Могу, — ответило зеркальце и замолчало.
Вредина!
— А расскажи, пожалуйста, — со вздохом попросила я.
— А чего тут рассказывать? Ты в Дремучем лесу, в Триседьмом княжестве, на окраине.
— Сколько отсюда до Стольнограда?
— Зависит от транспорта, — фыркнуло оно, но почти сразу исправилось: — Верхом месяц, коли на обычном коне. На ковре-самолёте или на волшебном скакуне всяко быстрее.
— Ты знаешь, зачем Кощеевич ищет навомирянку?
— Нет. Только то, что болотница рассказала. Знаю только, что Кощеич слово своё всегда держит и глупостями не занимается.
— А кто он вообще? Кто его мать?
— Колдун он. В Триседьмом княжестве — самый сильный. А уж кто его мать, мне не ведомо. Всякое говорят, может, и Яга. А может, и ещё кто.
— Злой он?
— А то!.. — возмущённо ответило зеркальце. — Тиран и самодур! Как к власти пришёл, так вечно что-то запрещает. Сначала запретил в Навомирье ходить. Потом запретил состязания богатырские устраивать. А теперь и вовсе ворожить запретил! Дальше что, дышать запретит?
— Он правда может меня в жертву принести? — тихо спросила я.
— Ещё как! Этот — ещё и не такое может. Что ты хочешь, человек нечистью правит так, что она его боится…
— Тоже верно, — окончательно опечалилась я.
А когда мне грустно, я ем. Плохая привычка, но что поделать. Это от сигарет или алкоголя можно взять и отказаться, нет в них жизненной необходимости. А от еды отказаться нельзя, приходится её приём контролировать, а это так сложно! Всё равно, что алкашувыдать бутылку водки и сказать: можно только по двадцать граммв день, а остальное просто в кармане носи.
В общем, я заела горе бутербродами с икоркой. Оно, конечно, лучше, чем лапша быстрого приготовления, но просветления на душе не случилось. Там у меня толпой скреблись доценты-коммунисты.
Поев, убрала со стола посуду и взялась за книги. Ещё раз проглядела все самые интересные, про ворожбу и заклинания, но колдовать побоялась. А вдруг сотворю какую-нибудь ерунду? На всякий случай одно запомнила: «Отступись, отвернись да прочь отседова катись!». Хорошее заклинание! Теперь я готова к приёму дорогих гостей.
Решила поискать в шкафах второй табурет. Всё-таки приедет принц, надо будет его куда-то посадить, не стоять же перед ним после этого.
Табурет не нашла, зато обнаружила тяжёлый бочонок, в котором что-то плескалось. Но что? Подписать никто не удосужился. Поставила его к двери и продолжила поиски в шкафах-матрёшках. Чего там только не было! Вот, табурета, например, не было. Зато было мыло! Его нашла целый ларь, на любой вкус — и жидкого в глиняных кувшинах, и кускового ароматного, и хозяйственного. Прекрасно! Просто прекрасно!