Воровка

— Вам решать, милорд, — выдавила Иллин едва слышно и залилась слезами. Большего из нее сейчас и под пытками не получилось бы вытянуть.

Рисса почувствовала, как внутри поднимается ярость — не обычная злоба, а что-то куда более мощное и разрушительное, грозящее сжечь ее саму, если не найдет выхода.

— Если все уже решено, — прохрипела она, — зачем вы тратите на нас время? Казните нас, и дело с концом. Зачем это все?

За спиной шагнул вперед Ясх, вскинул руку, но вдруг остановился, практически отшатнувшись: тот, что молчаливый и седой, холодно глянул на него и отмахнулся, как от слуги.

— Приказа о наказании не было, надзиратель. — Его голос был тихим и даже приятным — только вот на мгновение Риссе показалось, что кто-то впустил в комнату страшную темную сущность из храма. — Продолжайте, повелитель Харрад.

— Да, милорд, — верховный наставник уважительно склонил голову. — У меня остался последний вопрос. Световой меч, изъятый у послушницы Праус, — как вы получили его?

Он впился тяжелым взглядом в Риссу, а она и рада была ответить. Злость вытеснила страх; хотелось язвить, хамить и "плевать в лицо" ублюдкам, которые с чего-то взяли, что имеют право втаптывать их в грязь, требовать лебезить и унижаться перед ними только для того, чтобы потом удобнее было бить сапогом по ребрам.

— Нашла, — ответила она, с вызовом глянув на Харрада. — Бывший хозяин сдох, когда пытался стащить этот… голокрон. Ему ума не хватило от мумий убежать. Нам оружие было нужнее.

— Ложь. Никто из Ордена не ступал в Варадин больше тысячи лет. Мне куда больше верится, что вы уподобились своим новым дружкам и украли меч из гробницы или заброшенного дома. Надзиратель Ясх…

— Но это правда! — Милли вскочила на ноги, напрочь игнорируя Иллин, в панике дергавшую ее за одежду. — Милорды, Рисса не врет! Мы не воровки. Того парня звали Тиатан Фархан, он был учеником повелителя Анграла и очень хотел, чтобы учитель и мать им гордились. Он надеялся, что сможет принести учителю достойный подарок из Варадина, но погиб. Я знаю это, потому что видела!

— Что за чушь ты несешь, девчонка?! — рявкнул верховный наставник, подаваясь вперед. — И кто позволил тебе встать?

Милли съежилась, отступила и медленно опустилась на колени — но взгляда не отвела. Причем смотрела малявка отнюдь не на Харрада.

— Пожалуйста, поверьте, — попросила она тихо и жалобно. — Ему было очень плохо, когда он умирал. Он хотел, чтобы кто-нибудь рассказал его маме, что с ним случилось, но никто так и не нашел его.

— В изобретательности тебе не откажешь. Вы не только украли меч у покойника, но и в его личных вещах и документах успели покопаться? — Харрад, не став дожидаться ответа, обернулся к седому: — Повелитель Танатон, я услышал все, что мне требовалось. Если у вас нет вопросов, я прошу позволения вынести решение.

Седой даже не посмотрел в его сторону.

— У меня есть вопрос к тебе, Милли, — сказал он мягко. — Как зовут мать погибшего юноши?

Лицо Милли посветлело.

— Сехмин, — выпалила она, не задумываясь. — Сехмин Фархан. Она человек, у нее длинные черные волосы и она очень красивая. Тиатан вспоминал о ней перед смертью.

Рисса думала, что сейчас верховный наставник рявкнет на нее, но он молчал. Только бороду задумчиво поглаживал. Танатон же не сводил взгляда с Милли, и лицо его не выражало ровным счетом ничего — может, размышлял о том, какая их малявка необычная, а может, прикидывал, какая казнь будет более подходящей для девчонок и назидательной — для остальных послушников.

— Теперь и я услышал все, что хотел. Прикажите отвести девочек обратно в камеру, повелитель Харрад. Всех, кроме Милли. Ее я хочу видеть в своем кабинете.

Часть 26

Милли не было уже полчаса. А может, и целый час — без окон и хронометра следить за временем было сложновато. За все это время Иллин и Рисса ни словечка друг другу не сказали. После того, как их вернули в камеру, Рисса сразу же повалилась на койку и съежилась под тонким одеялом. Ей хотелось одного: закрыть глаза и проснуться где-нибудь еще, подальше от Академии, Империи и всех ситхов в галактике. Наверное, у нее сейчас голова должна была разрываться от впечатлений, догадок и страхов, но на деле голова если от чего и разрывалась, то только от боли. Похоже, у нее снова поднималась температура. Или наоборот — упала ниже низкого. Умом Рисса понимала, что должна беспокоиться за малявку, да и за себя с Иллин, но то ли измученный организм отказывался тратить энергию на эмоции, то ли страх стал ей настолько привычным спутником, что перестал ощущаться.

Иллин сидела на койке, прижав подушку к груди. "Трофейный" гребень с выломанным зубцом валялся рядом. Иллин пару раз бралась за него, проводила по волосам и откладывала. Она больше не плакала — только глаза были краснющие и припухшие. Рисса подозревала, что сама выглядела не лучше. Ну и плевать.

Первой затянувшегося молчания не выдержала Иллин.

— Ее уже долго нет. Рисса, я волнуюсь.

Рисса вяло перевернулась на бок, чтобы смотреть на подружку, а не в потолок.

— А я, по-твоему, не волнуюсь? Но что ты предлагаешь? Пойти и сказать тому типу, чтобы отстал от нашей малявки? Ну, тогда ты первая. Как поймешь, как убрать эту светящуюся хрень с дороги, свистни.

Иллин кинула в Риссу подушкой. Рисса поймала, положила поверх своей и чуть не застонала от удовольствия: еще одна подушка между ее головой и жесткой койкой делала жизнь почти сносной.

— Кстати, а что этот Танатон за тип-то? — спросила Рисса, больше для того, чтобы отвлечь Иллин. — Похож на важную шишку. И стремный он какой-то… в смысле, еще более стремный, чем остальные ситхи. А это показатель.

Она поежилась. Про Танатона даже вспоминать было страшно: вроде бы мужик как мужик, в молодости, наверное, даже красивым был, а глянешь на него — и жуть пробирает. Рисса даже представлять не хотела, каково сейчас Милли. Хоть бы этот старый хрыч ее не трогал…

"Ну вот, теперь и я начала волноваться".

— Он из Темного Совета. В Империи это что-то вроде правительства, только еще выше. Поверить не могу, что у Ремиса хватило дури сунуться к нему!

— Дури? — Рисса фыркнула. — Да у этого крысеныша мозгов побольше, чем у нас. Что-то я его ни в одной камере не видела, и врач тот о нем как о живом говорил. Значит, нормально он все придумал. Правильные сапоги облизал.

Слова так и рвались с языка — едкие, жгучие, как яд, который надо поскорее выплюнуть, пока не отравил ее саму. Рисса сама не понимала, почему так злится на Ремиса: подумаешь, случайный, в общем-то, знакомый оказался крысой. Нашла трагедию! Так нет же: едва речь заходила о нем, как внутри все вскипало. И почему-то на глаза слезы наворачивались. Рисса решительно стерла их, чувствительно надавив костяшками пальцев на веки.

Это все потому, что она не могла дать Ремису по роже. Вот слезы и льются — надо же злости куда-то деться?

— Рисс, по-моему, зря ты так о Ремисе. Откуда тебе знать, как все было? Может быть, он всего этого не хотел: собирался рассказать об Аргейле, а когда речь зашла о нас… — Иллин, замявшись, уставилась на свои ладони. Ее голос упал до шепота: — Поверь, Ремис не смог бы никого выгородить, даже если бы захотел. Пока ты была в отключке, Танатон задал мне несколько вопросов. Это было страшно, Рисса. Я ни о чем думать не могла, говорила — и сама не знала, что скажу в следующую секунду. Будто кто-то вселился ко мне в голову, просмотрел воспоминания и заставил их пересказать, а я ничего не могла с этим сделать. Меня до сих пор трясет от этого. И как подумаю, что Милли сейчас с ним одна…

Иллин помотала головой, будто хотела вытрясти из нее страшные фантазии и воспоминания. Разговор застопорился, и никто не горел желанием его продолжать. Рисса не хотела больше думать, а уж тем более спорить о Ремисе. Не стоил он того. О Милли говорить было страшно: девчонки ничего не могли сделать, чтобы ей помочь, — только и оставалось, что строить догадки одна другой хуже.

В тишине Рисса быстро провалилась в сон. Не сон даже — то противное состояние, когда бодрствовать уже нет сил, а глупый мозг все никак не дает телу отключиться. На фоне серого потолка сменяли друг друга картинки из прошедших дней. Калейдоскоп был мерзким, но завораживающим. Рисса пялилась на него широко раскрытыми глазами, не в силах закрыть их или хотя бы перевернуться на бок.