Ворожей Горин – Посмертный вестник

О, что это была за поездка! Словами этот ад не передать. У меня в памяти еще были свежи воспоминания о том, как водила машину Пелагея. Насколько я помню, в этом процессе она полагалась не столько на технику, сколько на свою ментальную силу, которой распугивала всех остальных участников дорожного движения. Вурдалаки же, насколько я знал, такими способностями не обладали, а потому все, что сейчас вытворяла на дороге Алиса, можно было смело отнести к разряду знаменитого мема под названием «слабоумие и отвага». Для нее не существовало никаких правил. Нужно пересечь двойную сплошную и объехать пробку по встречке? Легко! Разделительную полосу с бордюром? Да пожалуйста, перескочим, словно и не было такого препятствия. Под кирпич да против шерсти? Только и держись. Я уже молчу о том, что для нее не существовало светофоров как таковых, а с пешеходами Алиса поступала по принципу «кто не спрятался, я не виновата». Двоих мы точно на пешеходных переходах зацепили зеркалами, очень надеюсь, что обошлось без членовредительства. Во время этой безумной поездки нас, кажется, несколько раз преследовали экипажи полиции, но Алисе раз за разом удавалось оторваться от погони. Не удивлюсь, если сейчас ее «Паджерик» ждут не дождутся на всех стационарных и мобильных постах дорожной полиции, а ориентировки на нас вообще разосланы всем без исключения экипажам ППС и ДПС. Были бы в штатах, наверняка за нами уже пара вертолетов таскалась бы.

Как уж нас не размазало по асфальту или не впечатало в какой-нибудь столб, я не знаю, но до первой нашей остановки мы добрались всего за пятнадцать минут.

— Да уж, — выдавил я из себя, еле сдерживая рвотные позывы, — впечатлен.

— Рефлексы… — коротко ответила Алиса и выбралась из машины. Я последовал за ней.

Кажется, мы успели вовремя. Точнее, мы успели до того, как сюда прибыл наряд полиции. Дворик, в котором мы остановились, пустовал. Не похоже на вечернюю Москву. Даже окна в соседних домах не светились.

— Что чувствуешь? — с каким-то азартом в голосе спросила Алиса.

— Пока ничего, — признался я, оглядываясь. — Правда, такое ощущение, что все попрятались.

— Метро вон за тем домом, — указала мне Алиса на какую-то сталинку. — А нападение было точно здесь.

— Ты что-то ощущаешь?

— Зова нет, — ответила Алиса, замерев на секунду, — но остро пахнет кровью. Тут много крови…

Сам я пока ничего такого не чувствовал, но в вопросах крови мне и не тягаться было с вурдалаками.

— Куда смотреть-то, где тебе пахнет?

— Там! — и Алиса указала на детскую площадку за кустами.

— А как, интересно, полиция узнала о нападении в этом дворе? — озвучил я вслух внезапно пришедшую в голову мысль. — Никого же нет. Обычно в таких случаях зевак полным-полно. Собственно, те, кто обнаружил труп, сидят и ждут до приезда скорой или полиции. Нет?

— Не в этом случае, — задумчиво ответила Алиса, раздвигая кусты. — А вот и ответ на твой вопрос.

— Боже! — только и смог я выдавить из себя, выглянув из-за плеча вурдалачки, и тут же сложился пополам в приступе рвоты. Вот сейчас и я ощутил металлический запах крови.

Перед нами на детской площадке лежали три тела. Нет, это были, слава богу, не дети, но картина побоища от этого была не менее ужасающей. Два трупа были обезглавлены, причем, судя по характерам ран, головы им не отрезали, а оторвали. Из плеч покойников торчали разорванные шейные позвонки, сосуды и сухожилия. У одного даже язык остался торчать из туловища. Это какой же силой нужно обладать, чтобы вот так запросто отделить голову человека от тела? Третий труп, правда, обезглавлен не был, но его голова была развернута на сто восемьдесят градусов. А еще он был сломан пополам и лежал на земле так, словно его кто специально так оставил. Из его распоротого живота во все стороны торчали петли кишечника. Больше всего эта картина напоминала некую ужасающую инсталляцию по мотивам картин Босха. Покойник словно выгнулся рыбкой и разглядывал свои же подошвы ботинок. И, разумеется, вся эта безумная картина была обильно сдобрена кровью покойных. Она была везде: на качелях, на лавочке, на тропинках… Ею был обильно пропитан песок в песочнице. Даже на оставленных малышами пластиковых игрушках виднелись алые капли и подтеки.

— Что это, (непечатно), такое? — выдавил я из себя, знатно проблевавшись.

— А так, живой мой друг, выглядит процесс адаптации упыря к новой для него реальности, — Алиса осторожно, стараясь не наступать на пятна крови, обошла место преступления и озвучила свою версию. — Вероятно, эти трое подростков нашли тело, вызвали скорую, остались ее дожидаться, а после стали первыми, кто встал на пути оживающего трупа.

— То есть им тут головы отрывали, но никто при этом не вышел на крики?

— Думаю, никаких криков и не было, — ответила Алиса. — Только проснувшийся упырь — существо неимоверной мощи. В нем еще достаточно собственной крови, чтобы не испытывать голода, и она же придает новообращенному силы. Поверь, все произошло столь быстро, что никто из этих бедолаг даже испугаться толком не успел. И потом, представь себя на месте соседей, которые увидели бы «такое». Ты сам бы вышел?

— Точно нет, — уверенно ответил я.

— Вот-вот. Я даже не посмею обвинить тебя в трусости. Плюс сам процесс перерождения, как правило, сопровождается мощным выбросом силы в пространство. Силы страшной, лютой. Даже самые нечувствительные к этой силе люди ее ощущают и инстинктивно избегают место ее возникновения. Не берусь ванговать, но в следующие пару-тройку недель в этих домах наверняка случится несколько самоубийств. Запойные алкоголики уйдут в свои последние запои и словят «белку», наркоманы предпочтут получить передоз, а грудные дети будут надрывать по ночам животы в истошных криках, пока не задохнутся. Конкретно же это место люди будут обходить стороной месяцев шесть, не меньше. Даже те, кто слыхом не слыхивал о том, что тут сегодня произошло, будут шарахаться от этой площадки.

— Жесть какая. Что же вы за существа такие?

— Не столь важно, что мы за существа, Горин, сколь то, что за сила нас породила.

Девушка присела возле последнего трупа, того, что был сложен пополам, и положила свою руку ему на голову.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь понять, укушен он или нет.

— И что?

На мой вопрос Алиса ответила невербально. Одним резким движением рук она крутанула голову бедняги в обратную сторону, чуть напряглась и… да, (непечатно), она оторвала ее прямо у меня на глазах. Процесс сопровождался мерзким звуком разрывающихся связок, лопающейся кожи и хрустом позвонков. Разумеется, от такой картины мне опять стало плохо.

— Вот же ты впечатлительный какой… — как ни в чем не бывало улыбнулась Алиса. — А где твоя уверенность в своих силах? Ты же недавно уверял, что легко бы со мной справился.

Вурдалачка явно потешалась надо мной, а после, когда поняла, что мою рвоту воздухом и желчью уже не унять, сменила гнев на милость.

— Да ладно, расслабься ты. Я не из-за кровожадности так сделала. Этот был укушен и в скором времени мог превратиться в упыря.

— В упыря? — еле сдерживая очередной рвотный позыв, простонал я. — Упыри что, тоже могут делать упырей?

— Упыри — не могут. Но мы же не знаем, кто конкретно этого несчастного укусил, упырь или наша вурдалачка, его сотворившая. Так что я сделала то, что должен был сделать ты — упокоила его.

— Ладно, — оправился я и постарался выпрямиться. Живот нещадно сводило судорогой, пресс болел от непроизвольных сокращений. Но я, похоже, уже выблевал все, что было возможно, вплоть до легких, так что смог унять эти позывы. — Что дальше?

— В идеале — найти того, кто это сделал. Трупы еще тепленькие, все произошло не больше двадцати минут назад.

— То есть ты хочешь сказать, что он где-то тут? — с опаской оглядываясь, уточнил я. По спине отчетливо пробежал холодок.

— Ага, — вновь улыбнулась мне Алиса, продемонстрировав свои клыки, сверкнувшие белизной в неярком свете уличных фонарей. — Разделимся, так быстрее. Вот, так сподручнее будет, — она вынула откуда-то из внутреннего кармана джинсовой куртки увесистый нож и протянула его мне. — Увидишь нашего клиента, бей куда придется. Это для нас очень больно.