Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

2

Царство беззакония началось ровно в восемь часов вечера, в тот момент, когда содержание «Белой книга» было передано по палестинскому радио на арабском языке.

В этот вечер Исса, сын покойного мухтара Кафр-Табие, сидел с двумя новыми знакомцами на террасе небольшого кафе у Дамасских ворот и ждал начала передачи. Хозяин кафе, когда-то принадлежавший к умеренному клану Нашашиби и чье предприятие было сожжено последователями муфтия во время беспорядков 1937 года, специально для этого случая установил громкоговорители, чтобы подчеркнуть свои патриотические чувства.

Исса приехал в Иерусалим, чтобы уладить с Арабским банком дела, связанные со смертью мухтара. На нем был кремовый костюм в розовую полоску, лакированные туфли и черная траурная повязка на рукаве. Это была его первая поездка в столицу, и он пытался скрыть свое возбуждение по этому поводу под маской пресыщенности и скуки. Обстоятельства смерти его отца помогли Иссе попасть в высшие круги арабского общества, обычно недоступные для сына безвестного деревенского мухтара. Своих двух новых приятелей он впервые встретил только вчера, на еженедельном приеме у мадам Макропулос, вдовы Иосифа Макропулоса, автора книги «Панарабский ренессанс». У мадам Макропулос был политический салон: высшие британские чиновники и заезжие знаменитости встречались здесь с представителями арабской интеллигенции в непринужденной обстановке. Здесь они отдыхали от напряжения, которое испытывали в гостях у евреев, где тень Банко то и дело появлялась за обеденным столом.

Иссу привел на вечер директор Арабского банка. Кроме того, у него имелось рекомендательное письмо от районного комиссара Тубаши. Он был принят любезно и с сочувствием, и это помогло ему преодолеть застенчивость и взять на себя роль мученика за Дело, кем он себя и стал чувствовать с этого момента.

Двое его спутников, сидя на низких плетеных скамьях на террасе кафе, в ожидании передачи потягивали черный кофе. Оба принадлежали к новой арабской интеллигенции. Фарид, смуглый тощий молодой человек с неряшливой романтической наружностью, с невозмутимым видом и вялыми движениями оксфордского студента происходил из старого иерусалимского рода. Он обучался частным образом у педагога-англичанина, писал по-английски стихи и по-арабски статьи, направленные против английского империализма. Его лучший друг Саллах был круглолицым денди со светлыми подстриженными усами. Оба они больше года мечтали о еженедельном литературном журнале, но пока не нашли финансовой поддержки.

Стараясь вести себя непринужденно, Исса только что рассказал им какую-то неприличную историю. Она была встречена холодным неодобрением. Тогда, чтобы разрядить обстановку, он запел популярную песенку: «Фаластин баладна, яхуд калабна» — «Палестина — наша страна, евреи — наши собаки», — но и это не помогло. Оставалось четверть часа до передачи, и Саллах заказал еще кофе.

— Не желаете ли кальян? — обратился он вежливо к Иссе.

Иссе очень хотелось курить, но он боялся, что курить кальян — грубо и провинциально.

— Спасибо, я курю только сигареты, — ответил он.

Саллах предложил ему свой серебряный портсигар, и они оба закурили. Фарид же отказался от сигарет, покачав головой с темными вьющимися волосами, падающими на лоб:

— Я покурю кальян. — Затем, переходя от апатичности к энтузиазму, повернулся к Иссе: — Когда мы будем издавать журнал, ты обязательно напишешь статью из деревенской жизни.

Исса ухмыльнулся польщенно и недоверчиво:

— А что о ней писать? Феллахи глупые, отсталые и грязные.

— В том-то и проблема, — сказал Саллах, положив подбородок на серебряный набалдашник своей трости, — мы должны пробудить феллахов от спячки. Посмотрите на евреев.

— Евреи — другое дело! У них есть деньги. Они пользуются тракторами, удобрениями, даже ввозят новые породы скота.

— Наверное у вас в Кафр-Табие достаточно денег, чтобы купить удобрения и даже трактор, — сказал Фарид, сжимая зубами трубку кальяна.

— Денег, может, и достаточно, но все живут сами по себе.

— Вот именно! Отсутствие солидарности, зависть и кровная вражда, невежество, суеверия, средневековая экономика. Со всем этим мы должны бороться! — воскликнул Саллах.

— Да, — согласился Исса, — но молодые норовят удрать в город. Там платят деньги и можно ходить в кино.

— А землю норовят продать евреям, — сказал Саллах.

— У евреев много денег. А какие цены они платят! — воодушевился Исса, — я бы вам рассказал…

Он замолк и покосился на соседние столики. Они, в основном, были заняты лавочниками вперемежку с приезжими из деревень и бедуинами из Трансиордании. В ожидании предстоящей передачи на террасе собралось необычайно много народа. Мужчины лениво, с удовольствием посасывали кальяны или играли в шешбеш.

— Удивительно, — задумчиво проговорил Фарид, — евреи приезжают сюда из европейских городов, чтобы стать крестьянами, а наши крестьяне бегут в город.

— Так ты напишешь для нашего журнала? — спросил Саллах.

— Не знаю, — сказал Исса, — я никогда не писал стихов.

— Вот видишь, — мрачно проговорил Фарид, — для нашей молодежи всякое писание — это стихи. А какие стихи им нравятся! «Губы моей возлюбленной подобны кораллам, зубы, как жемчуг, а бедра, как кедр».

— Я оговорился! — Исса покраснел. Его особенно задело, что этот дурно одетый городской мальчишка сказал о нем: «наша молодежь». А сам, наверное, моложе его и еще не знает, что такое женщина. Он бы им рассказал кое-что о той еврейской суке в вади!

Саллах попытался переменить разговор:

— Во всяком случае, теперь все изменится. Евреи не смогут больше покупать землю, и бегство в город прекратится. Господи, наконец-то англичане взялись за ум!

— Думаешь, они о нас заботятся? Просто не хотят, чтобы евреи сюда ехали, они боятся их еще больше, чем нас.

— Фаластин баладна, эль-яхуд калабна, — снова рискнул Исса, но Саллах опять не обратил на него внимания:

— По каким бы причинам они это ни делали, я могу только сказать: слава Аллаху! — Для большей убедительности он ударил палкой об пол.

— Того и гляди, ты наденешь тарбуш, — сказал Фарид, и они оба рассмеялись.

Красный тарбуш был символом умеренной партии Нашашиби. Так как ведущие деятели партии были уничтожены патриотами, головной убор этот совсем исчез. Все мужчины на террасе были или с непокрытой головой или в куфиях.

— Я говорю всерьез, — сказал Фарид. — Я согласен, что «Белая книга» — первый справедливый поступок англичан за последние двадцать лет, с тех пор, как они великодушно пообещали евреям нашу страну, не спрашивая нашего мнения. Но «Белой книги» недостаточно, чтобы исправить фантастические несправедливости прошлого. Все арабские страны имеют парламенты. Нам в этом отказано, потому что это дало бы нам преимущество перед евреями. Египет и Ирак получили независимость, и хотя Ирак — страна дикарей, от нас требуют подождать еще лет десять. А кто знает, сколько раз за десять лет они изменят свою позицию? Нет уж, или все, или ничего. И не откладывать дела в долгий ящик.

Исса смотрел на него, разинув рот. Никогда он не слышал таких умных речей. Саллах кивал, молча признавая интеллектуальное превосходство своего друга..

— Скоро начнется, — сказал он, взглянув на часы. Владелец кафе включил радио, и на террасе послышался треск. Шла передача для еврейских детей. Несколько минут хрипловатый девичий голос с задушевными интонациями нашептывал толпе на террасе слова еврейской колыбельной песни. Казалось, можно было почувствовать через громкоговоритель теплое дыхание дикторши. Сосредоточенно следя за пузырями своих кальянов, толпа бесстрастно слушала рифмованные слова на языке, родственном их собственному. Фарид перевел Саллаху: «…И моряки заткнули свои уши воском». Саллах понимающе улыбался, постукивая серебряным набалдашником трости по зубам. Исса не знал, о каких моряках идет речь, да и не интересовался. Он думал о еврейской девушке, встреченной ночью в вади, и ярость неутоленного желания заливала бледностью его рябое лицо. «Мир вам, дети», — прошептал голос, и на несколько секунд воцарилась тишина. Затем деловитый мужской голос объявил по-арабски: «Слушайте правительственное заявление по вопросу о Палестине». Лица людей на террасе напряглись в ожидании. Послышался громкий щелчок, потом наступило молчание. Прошло две, три минуты.