Восход Ганимеда

Проследив за взглядом своего нового начальника, Вадим тоже помрачнел.

– Там моя головная боль, – коротко ответил он и быстрым, энергичным шагом пройдя через зал, распахнул дверь, которая в бытность Антона Петровича вела в хранилище реактивов и лаборантские комнаты.

Теперь тут все выглядело иначе.

На стерильных стеллажах возвышались подсвеченные ультрафиолетом стеклянные баки, в которых либо плавали в струях физиологического раствора, либо просто лежали фрагменты различных частей тел, принадлежащих как человеку, так и различным животным.

У Антона Петровича в первый момент похолодело в груди.

Он, конечно, ожидал увидеть нечто подобное, но не так скоро и, разумеется, не в таких масштабах…

Первым, что бросилось в глаза, была человеческая рука, к которой вели тонкие проводки от расположенного неподалеку компьютерного терминала.

Пальцы руки медленно сжимались и разжимались, хотя на плоти были невооруженным глазом видны признаки явного разложения.

– Отторжение тканей… – мрачно прокомментировал Колышев. – Внутри полный сервопривод руки, работающий на вашем принципе микромоторов. Все сделано в точности по описанной технологии – трубка вложенная, трехслойная, внутри охлаждающий состав, за ним слой термоэлектрических токоснимающих элементов, затем, собственно, сама поверхность искусственной кости, к которой прилегает живая ткань. Разница температур между внутренней и наружной частью около тридцати градусов. Сигнальный импульс к движению подается сенсорными датчиками, которые фиксируют напряжение мышцы, даже самое ничтожное, и передают команду серводвигателям. Весь комплекс работает изумительно – мы питаем клетки с помощью насильственного кровообращения, и вырабатываемого за счет разницы температур тока вполне хватает для работы всех приводов конечности… – Он вдруг резко повернулся и в упор посмотрел на Колвина: – Только вам не кажется, Антон Петрович, что в документации вы упустили нечто главное, основополагающее, без чего ваше открытие и вся технология может быть успешно списана в область фантастики…

– Что же я забыл? – холодно спросил Колвин, к которому вдруг вернулись все горестные ощущения этих дней.

Он вдруг увидел эту лабораторию не в том сияющем ореоле, который на время просто ослепил его, а такой, какой она была на самом деле, – страшной . Страшной и бесчеловечной, какими благими бы ни были конечные намерения тех, кто тут работает.

– Вы забыли описать связку между живой тканью и мертвым сервоприводом, – прищурившись и потеряв всякую любезность, произнес Колышев. – Как соединить живую ткань с мертвым металлом? Вы ведь знаете это, верно? И надеюсь, что поделитесь со мной сокровенной тайной?

В словах Вадима крылась угроза.

Колвин вдруг понял, что на самом деле попал в ловушку гораздо более страшную, чем мог предположить час назад.

Маленькие, крысиные глаза Колышева буквально сверлили его.

– Мне нужно отдохнуть, – вдруг произнес Колвин. – А потом я бы хотел произвести ревизию реактивов. Надеюсь, тут сохранились все вещества из моей бывшей лаборатории?

– Естественно.

– В таком случае, составьте мне полный, подробный отчет обо всем, что тут имеется.

Он развернулся, чтобы выйти, но Колышев достаточно бесцеремонно остановил его у самого порога лаборатории.

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил он.

– Я еще не решил, отвечать ли на него вообще, – резко ответил Колвин. – Мне нужно подумать.

* * *

Обстановка комнат для обслуживающего персонала не изменилась ни в принципе, ни в деталях. Маленькое помещение напоминало купе-люкс в поездах дальнего следования. Тот же казенный уют, теснота, штампы на белье, откидной столик и треугольный умывальник под ним. Лишь компьютер, что стоял на отдельной, выдвижной стойке подле кровати, сменили на более современный.

Антон Петрович сел на постель.

Чувства, которые стыли в его душе, даже нельзя было назвать двоякими, они в буквальном смысле раздирали его и так уже достаточно настрадавшийся разум своей противоречивостью.

То, что он увидел сегодня в лаборатории искусственных организмов, не просто превзошло его ожидания, это пугало Колвина.

Он видел отлично отлаженные машины, которым не хватало лишь одного – надежного источника автономного питания.

Колышев был прав составляя документацию по проекту, Антон Петрович сознательно опустил часть информации, оставив ее лишь в своей голове. Поступить так было вполне логично – тех чиновников, что принимали решение по докладу, не интересовали нюансы исследований, им нужен был наглядный конечный результат, а Колвин прекрасно знал, через сколько рук пройдут бумаги, прежде чем попадут наверх, к тем, кто выносит окончательный вердикт. Среди этих людей, которые являлись промежуточными звеньями, вполне могли оказаться личности не вполне добропорядочные, но зато технически грамотные.

Идея могла уйти. Колвин был знаком с подобными случаями, когда проект сначала резали, а потом он вдруг осуществлялся под другим именем, и принял меры предосторожности против этого. А когда его идею положили в стол, он не нашел нужным вносить дополнения и коррективы.

Главный итог исследований все эти годы находился при нем.

Вид разлагающейся руки не мог ввести Антона Петровича в замешательство. Он бился над той же проблемой много лет. Живая ткань упорно не хотела соединяться с полыми металлическими костями, внутри которых располагались моторы и приводы…

Как ни странно это прозвучит, но внезапное решение данной проблемы пришло из… космоса.

Известно, что уже много лет ученые собирают пробы космической пыли, частицы комет, газообразные взвеси из атмосфер планет Солнечной системы, лунные реголиты и прочие образцы вещества, какие только можно добыть вне земной атмосферы.

Колвина заинтересовали такие образцы, полученные из кометных газовых шлейфов. Он собирался поставить ряд опытов над ними, потому что знал: некоторые вирусы космического происхождения по сути не являются живыми организмами, они представляют собой нечто среднее между живым и неживым – их молекулы сложнее любого неорганического вещества, но они «недоразвиты» до уровня самой примитивной органики.

Мучаясь над проблемой совместимости живого с неживым, Колвин вполне справедливо надеялся, что исследования в данной области помогут ему в решении вопроса.

Он не ошибся, хотя результат пришел совершенно неожиданно и совсем не в том виде, как представлял себе Антон Петрович. Собственно, начиная исследования, он и надеяться не мог на то, что предстало перед ним в конечном итоге.

Подвергая образцы различным воздействиям, как излучения, так и иных мутагенных факторов, он внезапно получил некую разновидность уже известного соединения, молекулы которого обладали способностью к химической мимикрии. Говоря проще, молекулярная структура вируса «приспосабливалась» к тому веществу, с которым в данный момент находилась в непосредственном контакте, слипалась с ним, причем вирус обнаружил еще одно неоценимое для Колвина свойство: он мог маскироваться сразу под несколько веществ.

…Генерал встал, прошелся по узкому пространству своей комнаты.

Ощущение, что она станет его последним пристанищем в этой жизни, не покидало Антона Петровича.

Он влип. Единоличное обладание государственной тайной, способной изменить некий ход истории, никогда не прощалось отдельному индивидууму. Это он усвоил твердо.

Государственная тайна… Колвин вдруг усмехнулся, зло, саркастически. Когда он спускался в эти бункера, чтобы смахнуть пыль с бесценной аппаратуры, его знание не было нужно никому. Не было ни ажиотажа вокруг искусственных организмов, ни самой проблемы… теперь же, когда американцы создали и продемонстрировали всему миру своего первого искусственного бойца, у кого-то вдруг загорелось кресло под задницей, и тут же вспомнили про «Гаг-24», про него, про разработки.

Хотя, если разобраться беспристрастно, не в личных обидах крылись истоки его тревоги. Все личное уже было пережито в душе, разложено по полочкам памяти… оприходовано, так сказать. Изменилось мировоззрение Колвина. С одной стороны, он понимал, исторический процесс не повернуть вспять и, как любил повторять один из его давних друзей, «все, что однажды создано одним человеком, неизбежно может повторить другой». Рано или поздно, это сделают и без его участия. Видно, пришел срок реализации данных технологий, но Колвин, в отличие от других, очень хорошо понимал их несовершенство. Эскалация гонки вооружений в области создания искусственных организмов неизбежно столкнется с неразрешимой пока проблемой – отсутствием электронного мозга, адекватного человеческому. Вывод же напрашивался сам собой, он видел готовые сервомашины, что и сейчас продолжали свой бег в соседнем зале, дай он им совместимость с живой оболочкой, и они, одновременно с внешностью, получат внутренний источник независимого питания – живую ткань, чьи килокалории будут аккумулироваться и использоваться сервомоторами… Отличные биомеханические бойцы, чья жизнь представляет ценность только в эквиваленте затраченных на производство денег. Но они останутся… тупыми. Тупыми настолько, что бросить их в бой – означает обречь на гибель все живое в радиусе действия оружия.