Восход Ганимеда

Испытания были провалены.

Она не сумела стать той хладнокровной боевой машиной, которую так упорно формировал в ней Колышев, все, что он насильно вталкивал в ее голову, было сметено в один миг оглушительным грохотом бьющегося в жилистых руках Горенко крупнокалиберного пулемета. Стоило взглянуть в его перекошенное лицо, как становилось ясно – сержант знал, что и зачем делает, его душа, может быть, и противилась жестокой, кровавой мужской работе, но он понимал ее неизбежность, а Лада нет…

Колышев уничтожил ее личность, смел самосознание, но не дал взамен ничего, что очнувшийся разум Лады мог бы принять за точку отсчета в оценке собственных действий…

Она не понимала, что выбора у нее уже попросту нет и на мучительное замешательство отпущено ничтожно мало времени – на том берегу брода сквозь дым показались контуры четырех бронемашин.

В этот момент три танка, что все же достигли противоположного берега, форсировав реку, повернули башни и произвели залп по старому блокпосту, откуда не умолкая бил пулемет.

Земля, небо и камни вокруг внезапно встали на дыбы, окрасившись в черно-оранжевый цвет взрыва. Пулемет заглох, но Лада еще успела отчетливо услышать крик рядового Малышева, прежде чем смешанная с камнем земля осела вокруг нее тяжким удушливым беспамятством…

* * *

На левом фланге взвода события развивались еще более стремительно и драматично.

После очередного залпа гранатометов атакующих машин осталось только две, но из-за подбитого танка, что накренился, понурив ствол в выбитую перед ним воронку, беспорядочно ударили автоматы; в ответ гулко простучал пулемет, сбивая остатки краски с обуглившегося борта и оставляя на броне глубокие, безобразные борозды.

Два оставшихся танка выстрелили из орудий и, вырвавшись на берег, взревели двигателями, натужно карабкаясь на склон. На их броне уже не было никого, ленивое течение реки уносило посеченные осколками и изрешеченные пулеметным огнем трупы.

В этот момент, когда вырвавшийся вперед «ТБ-100» с четким, не закрашенным номером «28» на башне, чуть накренясь, принялся вертеться на одной гусенице, утюжа первую стрелковую ячейку, сквозь дым на той стороне реки прорезались контуры четырех БТРов, спешащих на центр позиции роты, прямо через брод.

«Вот и все…» – с обреченной злобой подумал Рощин, оценив ситуацию. Стрелять из «РПГ», когда прорвавшиеся машины находятся всего в десятке метров от тебя, – самоубийство…

– Луценко, огонь по броду! Горюнов, если не выдержишь, отходи к КП! – Он отшвырнул коммуникатор и схватил прислоненный к стенке капонира «АК-109» с подствольным гранатометом.

– Товарищ капитан, вы куда?! – закричал помкомроты старший сержант Логвин.

– Держись за мной, старшой, видишь, ребят давят!

Две «сотки» ползли по позиции левого фланга взвода, плюясь огнем и перемалывая гусеницами осыпающиеся траншеи. Третий застыл у раздавленной стрелковой ячейки с перебитыми траками гусениц, его башня рывками поворачивалась в сторону КП, а из-под днища уже выползали невесть откуда взявшиеся афганцы.

У брода, за спиной Рощина, замолотил, но тут же захлебнулся пулемет, со стоном легли первые мины.

Узкий, извилистый ход сообщения, ведущий от КП к основной линии траншей, был разорван дымящейся воронкой, по скатам которой струился горячий песок. Стоило Рощину покинуть командный пункт, как мир вокруг разительно изменился, словно с него смахнули масштабность и он сузился от панорамы затянутой дымом переправы и протянувшейся вдоль берега позиции взвода до узкой теснины осыпавшегося хода сообщения, злого дыхания сержанта Логвина, шального рикошета одинокой пули, что цвиркнула по обнажившемуся из-под песка камню в сантиметре от головы, и рокота, басовитого, делового, кашляющего…

Танк приближался.

Сминая фланг взвода, он полз по линии траншей прямо на КП.

Впереди мелькнула чья-то тень, и в воронку кубарем скатился рядовой Соломцев, тот самый, за кем наблюдал Сергей накануне атаки. По его лицу, смывая запекшуюся кровь, катились крупные градины пота.

Съехав по откосу воронки, словно ребенок с ледяного сугроба, он, не замечая Рощина и Логвина, вдруг сжался на дне в комок, плотно зажмурив глаза, но автомат не выпустил. Его веки были отчаянно смежены, словно он пытался отгородиться таким образом от страшной, грохочущей реальности, наползавшей на воронку угловатой тенью «ТБ-100», а пальцы бойца на ощупь толкали «ВОГ» в подствольник автомата.

У Рощина спазмом сжало сердце.

Он никак не мог привыкнуть к таким сценам, сам прошел через это, сотни раз видел со стороны, но не приходила к нему та профессиональная черствость, что с годами должна полонить душу солдата. Как в первый раз, смотрел он на слезы молодого вологодского паренька, который, дурея от желания жить, упрямо толкал непослушную гранату в жерло подствольного гранатомета, чтобы в следующий момент встать навстречу ползущим вслед танку моджахедам.

– Логвин, помоги ему!

– Товарищ капитан!..

– Базаришь много, сержант, выполняй! – с этими словами Рощин ловко, по-крабьи вскарабкался на осыпающийся скат воронки и перевалил через дымящийся гребень, на котором был четко виден след от задницы сползшего вниз Соломцева.

Нырнув в ход сообщения, он приподнял голову.

На левом фланге взвода, в развороченных взрывами и гусеницами окопах, шла рукопашная. Грохот «КОРДа» затих – боялись попасть в своих, а может быть, танк достал прямой наводкой, гадать об этом сейчас не было времени.

Обе «сотки», что дошли до траншей, ползли теперь к КП взвода, намереваясь соединиться там с атаковавшими брод БТРами.

Один из них пер прямо на него.

Рощин нырнул назад, в расселину хода сообщения, и присел, упершись спиной в истекающую струйками песка стенку траншеи.

Рокочущая тень тяжко наползла на него, закрыла собой белый свет, обдала тошнотным угаром выхлопа, запахом горячего железа и перегретой смазки, – казалось, что тень от гусениц надавила на грудь, вышибая воздух из легких…

В такие секунды в голову лезет всякая нелепица.

Спустя пару секунд Рощин почувствовал беспокойство, было похоже, что закрывшая собой белый свет тень не собиралась уползать.

Он не видел, как танк, застыв на месте, поворачивает башню, лишь по характерному звуку привода понял, что сейчас будет выстрел.

Он успел заткнуть ладонями уши и широко открыть рот, когда тень над его головой оглушительно рявкнула, подпрыгнув сантиметров на тридцать и с тяжким стоном сдвинутой земли ухнула назад, осыпая стенки траншеи.