Восхождение Макара

Макар стоял столбом и ничего не понимал. Какой Олег? Какая баба Нюра?

– Алевтина Павловна я, засмеялась женщина, – ну?

Макар молчал. Он пребывал в таком шоке, что и слова вымолвить не мог. Стоял столбом, как дурак, и все таращился на женщину, которая не только не испугалась его появлению, но и знает его. Да еще и он не вселился в чужое тело, а тут, собственной персоной. Алевтина Павловна, тем временем, спокойно выкладывала на стол яйца из корзинки, которую принесла с собой.

Хлопнула дверь. Макар обернулся на звук. Из комнаты, которая располагалась рядом с русской печью, вышел мужчина. Он выглядел достаточно моложаво, но виски уже тронула седина, а вокруг карих мудрых глаз залегли морщинки. На вид ему было лет 60-65, не больше.

– О, Макар проснулся. Обалдел небось? – мужчина засмеялся, подошел, протянул руку, – Константин Олегович, приятно познакомиться.

Макар машинально пожал руку, но так и не произнес ни слова. Все мысли в голове у него смешались.

– Ну, чего ты стоишь, иди, буди своего друга, – сказал Константин Павлович и кивнул на дверь, в которую Макар постеснялся заглянуть первым делом.

Как во сне, Макар медленно прошел к двери и повернул ручку, открыл. Комнатка была точно такая же маленькая, такой же шкаф в углу, тумбочка и кровать у окна. На кровати спал Пашка. Его дреды разметались по подушке и выглядел он точь-в-точь как медуза горгона мужского рода.

– Эй, просыпайся, давно утро уже, – Макар тряс друга за плечо и плакал. Слезы градом лились из глаз, и он ничего не мог с этим поделать.

Пашка открыл глаза, увидел друга, рывком соскочил с кровати, обнял его и закружил по комнате.

– Пришел, пришел все-таки! Я знал, знал, что придешь! Я верил! Это я уговорил бабу Нюру! Ма, Па! Макар пришел! – и он вместе с другом, танцующим вихрем, вывалился из комнаты.

– Доброе утра, Олежка, – смеясь сказала Алевтина Павловна.

– Да уж успели познакомиться. Вперед тебя увидели, Павлик, а нечего так долго спать, – улыбаясь сказал Константин Олегович.

Макар совсем растерялся, но Алевтина быстро всех успокоила, усадила за стол и расставила тарелки, принялась раскладывать жареные яйца, которые уже шкворчали на сковородке.

От одного вида яиц Макара замутило. Он побледнел. Яйца, да и птицу тоже, он еще долго не сможет есть. Алевтина Павловна вскинула брови.

– Не хочешь яйца?

Макар медленно мотнул головой. Да, нет, не знаю.

– Ну не хочешь, не ешь. Сейчас щи налью.

От запаха дымящихся щей во рту скопилась слюна и схватив ложку, он уже жадно ел суп, заедая свежим, мягким хлебом.

– Где это мы? – все же спросил Макар, когда первые ложки супа приятным теплом плескались в желудке.

– Когда я ем, я глух и нем, – строго сказал Константин.

Макар не в силах противиться уткнулся в свою тарелку и молча стал есть. Суп был замечательным. Наваристым, в меру пряным, в меру горячим, от него пахло дымком и дровами. В принципе, разговаривать и не хотелось. Суп был таким домашним, таким вкусным, такой готовила только бабушка Пашки.

Когда тарелки опустели, Макар немножко пришел в себя и набросился на Пашку с вопросами. Старшие неслышно удалились в свою комнату. Ребята остались одни за столом, и Паша начал рассказывать.

– Когда умерла бабушка, я пару месяцев не заходил к ней в комнату. Просто не мог. Но вещи надо было разбирать, поэтому пришлось. Конечно, хотелось сохранить все так, как будто она просто вышла за хлебом и скоро вернется, но я понимал, что это извращение. Решил, что не так грустно будет, если это станет просто обезличенная гостевая комната. Я разбирал документы и наткнулся на свидетельство об опекунстве. После того, как родители погибли в автокатастрофе, бабушка оформила на меня документы.

Рядом лежало мое свидетельство о рождении. Первое. И там я значился Олегом. А в свидетельстве об опекунстве уже Павлом. Бабушка говорила, что потеряла мое свидетельство и сделала новое. Как она умудрилась поменять мне имя, чтобы никто не заметил – не понимаю. Так я узнал, что до четырех лет звался Олегом.

Потом я нашел старый бабулин альбом. Она никогда мне его не показывала. Среди разных фото я увидел одно очень примечательное. Бабушка стояла на фоне горы, а на шее у нее блестела бусина. Даже на черно-белой фотографии было понятно, как ярко она сверкает. Я сразу понял, что это та самая бусина, с которой я не расставался всю жизнь. На обороте была надпись – Сон – гора. А потом совсем другими чернилами было написано – Ненавижу тебя, ты забрала моего сына с невесткой, чтоб ты ими подавилась!

Тогда-то я и понял, почему бабушка так не хотела, чтобы я занимался скалолазанием, почему была против моих походов в горы. Сколько страданий, по незнанию, я ей принес… Тогда я стал искать всю информацию по этой горе, перелопатил кучу литературы. Мне казалось, я знаю о ней все! Помнишь, когда я позвал тебя с собой, но ты отказался, я тогда не пошел сразу к твоему начальству отпрашивать тебя. Я к тебе сразу пошел, я знал, что ты не пойдешь со мной, просто знал, что это только моя миссия. Но и не спросить тебя не мог.

От тебя я пошел в парк и очень долго сидел на скамейке. Все думал. Одна часть меня рвалась к горе, вторая часть, наоборот, очень противилась и не хотела туда идти. Машинально я тогда снял бусину и крутил в руке, как будто она могла мне помочь сделать выбор. А потом вдруг взял и выкинул ее. Представляешь? Просто выкинул, и так сразу легко стало, так понятно, что надо идти. Я и пошел.

Вообще не помню, как лез, просто эйфория какая-то была. Мне казалось, я просто бегу вверх, как человек паук! Что-то ел, помню чай пил, потом потерял где-то мешок с чаем и пил воду. Когда я залез на последнюю полку и увидел палатку, я сразу понял, что это родители. Я даже палатку свою не поставил, решил у них ночевать. Все сидел, смотрел на них, какие они счастливые. А потом я нашел мамин дневник.

Тогда такая гроза разразилась, мне почудилось, что это родители на меня разозлились, что по рюкзакам их шарюсь. Ну я в углублении стены поставил свою палатку, как будто в норке ото всех спрятался, и дневник прочитал. Плакал, как ребенок. Это такое странное чувство, когда ты видишь почерк своей мамы, которую уже толком и не помнишь, и по обрывкам фраз понимаешь, как она тебя любит!

Ночью я заснул, обнимая блокнот, а утром проснулся в этом доме. И мама с папой тут. Мама зовет меня Олегом, а папе понравилось мое новое имя и, чтобы позлить немножко маму, он стал меня звать Пашей, да так и привык. А мне все равно как называют, главное, что они рядом!