Восхождение самозваного принца

— Завтра, — ответил предводитель пиратов, нарушив зловещее молчание, после чего громко расхохотался.

Вся шайка дружно подхватила его смех.

— Что тебе об этом известно? — приставала к Эйдриану Садья, когда через некоторое время они вновь очутились в своей каюте на корабле Олина. — Ты собираешься, наконец, поделиться этим с нами или предпочтешь отмалчиваться?

Юноша перевел взгляд со снедаемой любопытством певицы на Де'Уннеро. Тот сидел, скрестив руки на своей сильной груди, и тоже ждал от него ответа.

— Этим? — переспросил Эйдриан. — О чем ты говоришь?

Садья и Де'Уннеро, понимающе переглянувшись, улыбнулись.

— Я спрашиваю о беспорядках в Бехрене, — ответила маленькая певица. — Когда Дару заговорил об этом, по твоему лицу я поняла, что тебе кое-что о них известно.

Рейнджер изумленно взглянул на певицу. Как она смогла догадаться?

— Во всяком случае, тебя сильно заинтересовал его рассказ, — добавил Де'Уннеро. — Это меня удивляет. Насколько я знаю, до этого времени ты никогда не бывал в землях, что лежат к югу от Пояса-и-Пряжки. Да и мог ли ты там оказаться? Ведь из Вестер-Хонса не перебраться через горы.

— Я никогда не был в Бехрене. Хотя, если эти воды считать бехренскими, тогда будет правильнее сказать, что я никогда не ступал на побережье Бехрена.

— Почему же тогда сведения Дару о тамошней заварухе вызвали у тебя столь пристальный интерес? — спросила Садья.

— Простое любопытство, — солгал Эйдриан. — Я вообще мало что знаю о войнах, хотя надеюсь, что в ближайшие годы исправлю этот недочет.

— Не сомневаюсь в этом, — отозвался Де'Уннеро. — Так ты все-таки откроешь нам свой секрет? Или думаешь, что это разумно — упираться и держать при себе то, что может оказаться важным для всех нас?

Юноша подошел к стенке их небольшой каюты и уселся на трехногий стул. Он глубоко дышал, пытаясь собраться с мыслями. Настойчивость Де'Уннеро и Садьи не оставляла ему времени сосредоточиться.

— Возможно, я знаю того, кто возглавляет восстание тогайру, — сказал он наконец.

Глаза его спутников, казалось, готовы были выскочить из орбит!

— Если мое предположение верно, это женщина по имени Бринн Дариель, — пояснил Эйдриан.

Его собеседники только и могли, что изумленно переглянуться.

— Она, как и я, обучалась у эльфов, — продолжил объяснения юный рейнджер. — Потом они отправили Бринн на юг, как раз для того, чтобы поднять восстание против ятолов.

— С каких это пор эльфов стали волновать заботы людей? — осведомился Де'Уннеро.

— Странный поворот, ничего не скажешь, — ошеломленно призналась Садья. — Если, конечно, ты все же не ошибаешься.

— Я тоже об этом думаю, — сказал Эйдриан. — И все же, если это дело рук Бринн Дариель и если она останется жива в этой заварухе, сомневаюсь, чтобы мы могли рассчитывать на ее помощь нашему делу.

— А мы и не собираемся на это рассчитывать — Ответ Де'Уннеро явно удивил юношу. — Главной ошибкой Олина всегда являлись его слишком тесные связи с Бехреном.

— Но ты ведь сам начал переговоры с бехренскими пиратами, — возразил ему Эйдриан.

— Помощь от Майши Дару и его головорезов останется незамеченной для глаз простонародья, которое легко увлечь и сбить с толку. Пираты будут орудовать в открытом море. Возможная помощь с юга, от твоей подруги, оказалась бы более заметной и только принесла бы нам политические осложнения.

— Но если мы победим, — с улыбкой заключила Садья, — тогда твои связи с Бехреном или с Тогаем, если война принесет племенам тогайру свободу, могут оказаться для нас просто неоценимыми.

— Нашему делу помогает уже одно то, что ятолы, представляющие для нас серьезную опасность, столкнулись с необходимостью подавления внутреннего мятежа, — сказал Де'Уннеро. — Это не позволит им перенести военные действия к нашим границам. Чезру уже давно утверждает, что Энтел принадлежит им, а не Хонсе-Биру.

— Не верю я в это, — возразила Садья. — Если бы Чезру собирался захватить Энтел силой, тогда Олин должен был бы либо помочь ему в этом, либо откреститься от своего любезного приятеля.

Эйдриан прикрыл глаза. Юношу не волновали эти разговоры, казавшиеся ему бесцельной тратой времени. Его мысли обратились к Бринн Дариель. Рейнджер вспоминал свою подругу, надеясь, что именно она возглавляет восстание в Тогае. Как здорово было бы встретиться с нею, будучи королем Хонсе-Бира — государства, несравненно превосходящего ее Тогай!

Улыбка Эйдриана сделалась еще шире, когда он стал размышлять о том, сколько пользы могла бы принести ему их дружба с Бринн. Если бы он сумел правильно объяснить ей свои замыслы по укреплению границ королевства, она могла бы превратиться в чрезвычайно ценного союзника. Учитываю их давнюю дружбу, тогайранка наверняка согласилась бы с его взглядами.

Но зачем останавливаться на этом? С помощью Бринн он смог бы распространить влияние Хонсе-Бира на Бехрен и Тогай. Эйдриан чувствовал, что перед ним открываются захватывающие возможности.

И кто сказал, что он непременно должен останавливаться на завоевании власти в Хонсе-Бире?

ГЛАВА 29 ПОНИ

— Это и к лучшему, что она уехала.

Таковы были последние слова, которые герцог Калас с плохо скрываемым удовлетворением сказал в тот день Данубу. Таким было и общее настроение двора и знати. И король не мог не знать об этом.

Все друзья и близкие к Данубу люди, в том числе и многие из тех, кого он знал с самого детства, с восторгом встретили известие об отъезде Джилсепони в Палмарис; они откровенно радовались тому, что королева наконец-то покинула двор и, возможно, больше уже не вернется. До ушей короля долетал смех придворных и их язвительные замечания. Дануба везде преследовали возбужденные пересуды о том, как его жена выезжала из ворот Урсальского замка; об этом же судачили в просторных гостиных и многочисленных коридорах громадного Урсальского замка. Придворные словно ожили. Решение Джилсепони уехать встретило единодушное одобрение, все облегченно вздыхали, что наконец-то король Дануб понял, что к чему, и отправил «королеву из народа» обратно в ее родную глушь.

Для Дануба все это было сродни удару отравленным клинком в спину. Смех и ликующие возгласы впивались в него с такой же яростью, с какой злые охотничьи псы герцога Каласа набрасывались на преследуемого зверя.

Как бы король Дануб ни уверял себя, что Джилсепони поступила правильно, покинув Урсал, что он совершил ужасную ошибку, пригласив ее сюда, в совершенно чуждое ей место, как бы он ни пытался вспомнить, сколько боли доставляли ему все слухи и сплетни, касавшиеся неверности его жены и чуть ли не ее намерений составить заговор против него… всему этому противостояла одна-единственная мысль, и ее неопровержимость буквально сводила короля с ума.