Восхождение тени

– Но мне придали такую форму, герцогиня, – он слегка поклонился. – Мой повелитель знал, что мне придётся много времени провести среди вашего племени, и он наделил меня даром изменения, чтобы сделать меня… это трудно объяснить… мягким, как тесто, дабы я мог придать себе сходство с тем, что будет находиться вокруг. Таким и оставался я долгие годы – жалкое подобие, но его хватало, – пока не был пробуждён вновь.

– Пробуждён для чего? – эту историю Утта слышала впервые. Она-то полагала, что Кайин – просто ошибка природы или курьёз, плод соития между кем-то из племени кваров и человеком.

Кайин покачал гладко причёсанной головой. Теперь, после его слов, Утта не могла не взглянуть на молодого мужчину пристальнее – и не заметить, что в нём действительно есть что-то очень странное: его облику недоставало приметных черт. А ведь всё так: ей никогда не удавалось вызвать в памяти его лицо.

– Я и сам не знаю ответа, – откликнулся мужчина. – Желанием моего короля было предотвратить войну между нашим народом и вашим, если б только он нашёл средство, но я не думаю, что смог ощутимо помочь этому желанию осуществиться. Честно говоря, для меня это загадка, – он вскинул голову. – А, вот – вы слышали? Опять начинается.

Кайин подошёл к перилам, Утта присоединилась к нему. Теперь она тоже услышала – те самые низкие скрипучие звуки, изводившие их весь день. Там, под балконом, скрытый глубоко в клубящемся тумане, мерцал и таял, всё же не угасая, тусклый свет, как будто на невидимом глазу пляже кто-то развёл огромный костёр голубого и жёлтого пламени.

– Что это? Чем заняты ваши люди?

– Я не уверен более, что они мои люди, – ответил Кайин со странной печальной улыбкой. – Но это, несомненно, трудятся анахореты моей госпожи. Они строят Терновый мост.

– Боги всемилостивые! – пробормотала Мероланна.

Повернувшись, Утта увидала огромное чёрное нечто, медленно тянущееся из сумрака, как щупальце какой-то невиданной морской твари. За короткие мгновения перед тем как ветер вновь окутал его туманом, женщине едва удалось разглядеть хоть что-то. Это растение, поняла она наконец – какая-то чудовищная чёрная лоза, вся покрытая шипами, длинными, как мечи, и такая толстая, что на её основании могла бы поместиться целая бедняцкая хижина. Бриз с невидимой бухты опять сдёрнул покров тумана, и на сей раз женщина разглядела не только ближайший побег, но и другие, полускрытые мглой. И все они, извиваясь, стремились вверх. Жуткие, оглушительно громкие скрежет и громыхание, в унисон с которыми дрожали доски балкона, были звуками их роста – роста лезущих из песка, подбирающихся к замку Южного Предела на дальнем берегу жадных пальцев.

– Терновый мост, – медленно повторила она.

– Но что это? – требовательно спросила Мероланна. – От одного взгляда на них мне становится худо. Что там такое?

– Они… с их помощью они нападут на замок, – ответила ей Утта, и только произнеся это вслух, сама вполне осознала, что догадка её верна. – Они переберутся по ветвям, как по осадным лестницам, через бухту и стены замка. Перелезут через них, как муравьи, и убьют всех. Не так ли?

– Да, – кивнул Кайин. Казалось, что происходящее его печалит. – Полагаю, она в самом деле убьёт всякого, кого встретит. Я никогда не видел её в такой ярости.

– Вы… – герцогиня судорожно вздохнула. На мгновение Утта испугалась, что пожилая дама вновь упадёт в обморок. – Вы… чудовище! Да как вы можете… так легко говорить об этом, будто… будто… – она развернулась и, пошатываясь, побрела в дом. Чуть спустя жрица Зории услышала, как женщина медленно спускается по лестнице.

– Я должна идти с ней, – поколебавшись, сказала Утта. – Неужели нет способа отговорить вашу повелительницу от этого ужасного штурма?

– Она не повелительница мне, и это ещё полбеды. Напротив, король – мой повелитель, и если Ясаммез что и ненавидит, так это предательство, а особенно – в семье.

– В семье?

– Разве я никогда не говорил вам? Леди Ясаммез – моя мать. Она родила меня много, много лет назад, и мы уже давно стали чужими друг для друга.

На его бесстрастном лице эмоций отразилось не больше, чем если б он поведал слушателям пустую, хоть и занятную историйку, но Утта не могла избавиться от ощущения, что за его словами скрывается нечто гораздо большее – просто обязано скрываться.

– Я отнюдь не единственный ребёнок, когда-либо рождённый ею, но почти уверен, что единственный из них, кто до сих пор жив.

– Но вы упоминали, что полагаете, будто однажды она казнит вас. Как может мать сделать подобное со своим ребёнком?

– Мой народ не таков, как ваш народ. Но даже среди нашего племени леди Ясаммез – случай необычный и исключительный. Любовь она питает не к своим отпрыскам, но к потомкам своей сестры. И хотя она носит в себе Огнецвет, Ясаммез – в отличие от всех прочих, владевших им, за всю нашу историю, – несёт его в одиночку.

Утта лишь озадаченно покачала головой.

– Я ничего не понимаю. Что за огнецветы?

– Огнецвет. Существует лишь один. Это дар нашего великого повелителя Горбуна Перворожденным, в знак любви, которую он питал к одной земной женщине – Сумму, матери моей матери. И это наследство, переданное детям, которых он породил с ней.

Кайин увидел выражение её лица и, прервав рассказ, пояснил:

– Конечно же, ваше племя знает Горбуна под другим именем – Купилас-целитель.

В других обстоятельствах Утта пропустила бы его слова мимо ушей, как бред сумасшедшего – мужчина говорил неестественно медленно и равнодушно, словно во сне, чем действительно походил на безумца, – но она уже лично повстречалась с ужасной Ясаммез; это, да ещё усаженные шипами порождения могущественной магии этой грозной женщины не давали жрице так просто отмахнуться от сказанного им.

– Вы говорите… что ваша мать, Ясаммез, была рождена от… бога?

– Это ваше слово, не моё, но – да. В те давние дни существа, каких вы зовёте богами, были могучими властителями, а ваш народ и мой служили им – а иногда и делили с ними ложе. И время от времени между этими великими и краткоживущими их слугами зарождались настоящая дружба и даже истинная любовь. И по любви или нет, а случалось, что такие союзы приносили свои плоды – тех, кого вы зовёте полубогами и полубогинями, героями и чудовищами.

– Но Купилас…?

– Какие чувства испытывал Горбун к Сумму, не дано знать никому, поскольку оба они нынче мертвы, но не думаю, что совру, если назову это любовью. И дети, которых они породили вместе, были не похожи на всех прочих – и они стали правителями моего племени. Все, кому Горбун был отцом, получили дар, называемый Огнецветом – пламя бессмертия, пылавшее и в самих богах. В Ясаммез и её сестре-близнеце Ясудре оно горело особенно жарко – и в Ясаммез пылает и посейчас, потому что она никому не передала его. На самом же деле, конечно, никто из троих перворожденных детей Сумму – моя мать, её сестра Ясудра и Аянн, их брат, – не дали своему дару истощиться. Ясаммез пронесла свой Огнецвет сквозь столетия одиночества и стала самой древней и, возможно, самой могучей среди нас. Ясудра и Аянн не оставили его для себя, как их сестра, но передали своим общим детям – королям и королевам моего народа. И так Огнецвет сохранялся в их крови безукоризненно чист…