Восхождение тени

Множество ручьёв, которые Баррик встречал или даже переходил, спускаясь с возвышенностей вокруг Проклятого Холма, начали стекаться вместе – быстрые змейки тусклого серебра сбегали по серо-зелёным вересковым пустошам в вечном полумраке, вливаясь одна в другую, и ещё, и ещё, пока не сплелись в единый бурливый поток, слишком широкий, чтобы перебраться, чей неумолчный рокот заполнял уши принца.

– Должно быть, это река Блёклая, – Баррик остановился передохнуть на высоком каменистом участке берега; вода, пенясь, бежала у него под ногами. Влажный туман обволок юношу, но в этот раз Баррика не заботило, что его одежда отсыреет. – Она такой и будет до самого Сна?

– Не дотуда, – Скарн подлетал то слева, то справа, не желая опускаться на мокрые камни. – У подножья холмов она чуток смирнеет, как-то так, и ширится много поболе, ты увидишь. Но она течёт всю дорогу до того плохого места, да. Ну как, ты переменил желание теперь, а? – с надеждой добавил ворон.

Баррик покачал головой.

– Нет, птица. Я должен идти туда.

Всё это предприятие было, конечно, глупо и практически обречено на провал, но некое загадочное, незнакомое волнение в крови принца вело его вперёд. Он ощущал необъяснимую уверенность, что все его затруднения разрешатся, когда это будет необходимо.

«Может, именно это и означает „чувствовать себя хорошо“, – размышлял Баррик, – не беспокоиться ни о ком, кроме себя – да и о себе самом не так уж сильно?» В какой-то мере этому ощущению способствовало ставшее здоровым тело: увечную руку принц уже много лет воспринимал как нечто от себя отдельное, но боль, исходившая от неё, напротив, всегда была частью его существа – и теперь она перестала его беспокоить. Более того, он ощущал раньше почти неподвижную конечность как равную второй по силе, хотя, проведя несколько несложных испытаний, признал, что это всё-таки не так. Мышцы иссохли от долгого бездействия, и он не мог сжать ею палку так же крепко, как здоровой рукой; и всё же перемена была очевидна.

– Я изменился, – сообщил он сумрачному небу. – Я спасён.

– Прошу прощения? – Скарн, осматривавший путь впереди, повернул назад и слетел к Баррику на плечо. От ворона несло хуже чем когда-либо, если такое вообще было возможно.

– Ничего. Что это ты там сожрал?

– Рыбку. Нашёл на камнях там внизу. Выпрыгнула, ага, а обратно в воду не попала. Мякла на воздухе столько дней. Очень мне такое по клюву.

– Уйди от меня, ты воняешь.

– Сами-то тож не фиалками пахнете, – обиженно прокаркал ворон, вспархивая с плеча.

Вересковые пустоши покрывали зелёные, но запущенные луга; земли, по всем признакам когда-то обитаемые – хотя кто здесь жил, Баррик не взялся бы угадать – ныне были заброшены: тут и там среди покинутых полей торчали заросшие травой и куманикой руины всякой величины – от каменных построек с односкатными крышами, врезанных прямо в холм, иные из которых, казалось, достаточно велики, чтобы вместить сказочного Брамбинага и всё его семейство, до изящных крохотных деревушек, самые высокие домики в которых, собранные из коры, травы и речных голышей, были едва Баррику по пояс. Если бы к этому времени он не повстречал уже шило-фей, то решил бы, что эти строения всё равно, что кукольный дом сестры – сделаны лишь для детских игр. Но почему бы маленький народец оставил налаженный быт ради дикарской жизни в опасном Лесу Шелков, да ещё буквально в двух шагах отсюда? Что погнало их прочь из этих зелёных долин вместе со всеми другими, кто жил здесь, зачем они ушли, оставив после себя лишь тихие, печальные развалины?

* * *

– Так как далеко? – снова спросил юноша Скарна.

Они тащились по лугам уже третий день, и его новообретённая уверенность начала таять в безжалостном однообразии путешествия вдоль реки по вересковым пустошам и необитаемым равнинам. Из-за практически неутихающего ветра Баррик, даже шагая по самой плоской долине, словно бы взбирался из последних сил на крутую горку, к тому же истрепавшаяся одежда его почти никак не согревала.

– До города Ночных? До дурного места? – Скарн покачал лоснящейся головкой в усталом неодобрении. – Страшно далёко ещё. Шагать дни и дни.

Баррик нахмурился. Что там сказал слепой король в видении, которое Спящие показали ему? «Приди скорее, дитя. Мы несёмся во тьму». Времени оставалось всё меньше и меньше, это было ясно… но что это за тьма, которой боялся король фаэри?

Однако не всё в приречных лугах было таким уж безрадостным. В отличие от непролазной лесной чащобы эти земли оставляли для принца открытым небо Страны Тени, и впервые за долгое время у Баррика появилась возможность смотреть на него хоть весь день. Оно оставалось сумрачным, как и всегда, но не вечно одинаково серым, как он думал раньше: облака плыли, повинуясь порывам ветра, а само небо меняло оттенки от жемчужно-бледного, словно туман, до свинцового, как грозовая туча. Стаи птиц пролетали над головой, слишком высоко, чтобы разглядеть как следует, каких именно, но, несомненно, вполне обычных, как те, которых он помнил – с более благодатных земель. Да и река, пусть течение её было и не таким стремительным, как на высотах, всё же бежала довольно живо, так что Баррик – можно сказать, впервые с тех пор, как он пересёк Границу Тени – наконец-то ощущал, что действительно шаг за шагом продвигается вперёд.

Иногда Баррику даже казалось, что он вернулся в страну, где светит солнце. Несмотря на то, что здесь не было ни кромешной тьмы, ни яркого света, на берегах Блёклой кипела жизнь. В низинах река заливала луга, образуя болота, поросшие качающимися стеблями рогоза, похожими на тоненькие косточки; в других местах плакучие ивы полоскали ветви в речной воде, точно женщины, моющие волосы. Надутые чёрные лягушки, громко вопрошавшие что-то пронзительным кваканьем, замолкали при его приближении – и возобновляли перекличку, когда принц проходил мимо. Временами, невидимое, шуршало в тростниках и что-то покрупнее лягушек, а однажды юноша увидел и огромного самца оленя, сторожко поднявшего голову на берегу, к которому зверь спустился на водопой; весь чёрный, но с великолепной короной серебристых рогов, он стоял так неподвижно и так спокойно взирал на Баррика, что принц едва ли поверил бы, будто перед ним простое животное – и был настолько величествен, что юноша, несмотря на почти постоянно одолевавший его голод, спохватился, что оленя можно было бы попробовать убить, лишь когда зверь давно уже скрылся в лесу.

Живность кишела и в самой реке: в заводях сновали стайки посверкивающих рыбок, на стремнине встречались и какие-то твари покрупнее, плохо различимые в толще воды – Баррик видел только их шипастые спины, взрезающие поверхность реки, или длинные тени, скользящие под ней.

И всё же от этой живности ему не было ровным счётом никакой пользы, раз нельзя было наполнить ею желудок. Помокнув и помёрзнув в реке час или два, он обнаружил, что блестящие рыбки чересчур резвы, чтобы их поймать, и самое большее, до чего он продвинулся в охоте на луговых птиц – наткнуться случайно на гнездо с диковинно окрашенными яичками. Вот они, да ещё съедобные корешки и травки, которые предлагал Баррику Скарн, и служили принцу единственным пропитанием. Хотя теперь он мог развести огонь, возможность приготовить еду мало значила для того, у кого не было еды, чтобы её готовить. И где-то спустя неделю путешествия вдоль реки по бесконечным травянистым равнинам даже исцеление руки утратило свою примечательность. Трудновато было радоваться тому, что мышцы работают как положено, когда желудок постоянно ноет от голода, и пусть пальцы, прежде скрюченные наподобие птичьих, чудесным образом обрели свободу движения, они покраснели и потрескались от непрекращающегося холодного ветра.

Когда деревья, росшие по берегам, начали захватывать землю всё дальше и дальше от воды – сначала маленькими куртинами, потом небольшими рощицами из берёз и буков с редкими вкраплениями вечнозелёных крон и деревьев, которых принц не узнавал, Баррик сначала даже обрадовался лесу. Под лиственным пологом воздух будто бы чуточку потеплел, да и ветер дул гораздо тише. Но держаться реки при этом сразу же стало труднее и как-то неприятно припомнились шелкины… Обитают ли и здесь эти отвратительно мокроглазые твари? А может, в этом лесу устроил себе обиталище и кто-то пострашнее – змеи, волки или иные чудовища, встречу с которыми не пережил ни один смертный, чтобы дать им название?

От Скарна помощи было ещё меньше, чем всегда. По мере того, как лес густел, ворон всё чаще отвлекался на поиски неизведанных и неиспробованных ещё яств, и хотя кое-какие из них годились и Баррику, особенно чаще попадавшиеся теперь птичьи гнёзда, от остальной его добычи – к примеру, пятнистых серых слизней, которых ворон преподнёс как «сладеньких и мягоньких, язык проглотишь» – юноше не было никакого проку. Он достаточно оголодал, чтобы на пробу откусить разок от желейно подрагивающей дряни, но ничто на свете не заставило бы его сделать это повторно.