Восхождение

Голова Юры бессильно опускается на подушку, глаза закрываются. Может быть, он заснул, а может, молча пережидает приступ боли, с которой он один на один. Его рука слабо сжимает мое запястье. Я сижу и молча молюсь за него, радостно ощущая сладкую угодность Господу этой неотступной молитвенной просьбы. Хорошо нам сейчас втроем: Спасителю, Юре, и мне…

На следующий день хоть с трудом, но выкраиваю часок, чтобы заглянуть к Юре в больницу. По пути заезжаю в общежитие и захватываю с собой целебный инжир, подаренный южной бабушкой. Вот, думаю по дороге, как все кстати устраивается: смоквы со Святой земли исцеляют бабушку от цирроза, она мне их дарит в благодарность, и вот теперь я несу их другу, болеющему тем же. Ты с нами, Господи! А значит, все будет хорошо.

Понимаю, что на этот раз нет во мне ни страха, ни смятения, наоборот, иду с легким сердцем. И даже предчувствую необъяснимую радость. Ноги стремительно несут меня на второй этаж. Попутно киваю сидящему у открытого окна Марату, протягиваю ему Риткин пакет с бананами, которые он принимает с неожиданно низким поклоном и благодарным мычанием.

В палате Юры нет, спрашиваю, где он. Отвечает больной их правого угла, что тот сейчас придет. А сам улыбается и рассказывает, что с Юрой начались какие-то метаморфозы: появился аппетит, улыбаться стал, разговаривает с соседями. После моего вчерашнего ухода у них тут состоялись богословские дебаты, во время которых они с Юрой «просвещали» Вилена Иосифовича. Они вдвоем «зажали его в угол и застыдили». Правда, единственное, чего добились 3/4 это его молчания во время их рассуждений о Боге.

Входит Юра, весело хлопает меня по плечу. Походка у него осторожная, кажется, его немного покачивает от слабости, но на впалых щеках появился даже легкий румянец. Я его поддерживаю, помогая улечься. Он благодарно пожимает мою руку.

3/4 После вчерашних твоих слов, Дима, у меня настроение поднялось. Знаешь, надежда появилась.

3/4 Значит, выздоровеешь. Давай так: мы полностью положимся на волю Божию, но сделаем для твоего излечения все возможное. Согласен?

3/4 Что за вопрос, конечно, 3/4 кивает Юра.

Я рассказываю ему, как готовился к своей первой исповеди, как всю жизнь перебирал год за годом, событие за событием. Оказалось, что множество моих взрослых проблем выросли из детства, отрочества. Вот я первый раз соврал, потом еще; промолчал, когда нужно было сказать, когда от моего слова зависела судьба товарища. Вот хотелось быть не хуже всех, и я закурил первую сигарету. Потом то же с первой рюмкой, первой девочкой, первым ударом человека в лицо… Каждый раз все мое детское чистое существо сопротивлялось, но я преодолевал отвращение и самолюбиво, испытывая опьянение, совершал схождение на еще одну ступеньку во адову пропасть.

Сначала смущенно, но потом все более раскрываясь в ответ на мою открытость, Юра вступает в разговор. С ним происходило почти то же. Он с улыбкой смущения вспоминает первые падения. Но улыбка его сменяется скорбью, когда он приходит к пониманию истоков своих нынешних бед. Его исповедь разгорается. Тень смущения полностью изгоняется озарением истины. Мой друг шаг за шагом совершает великую работу: он открывает себе 3/4 самого себя.

Холодное самодовольство и мертвенное самоуспокоение тают, уступая место оживляющему душу раскаянию. Мне только иногда требуется выводить его из приступа тоски обнадеживающими примерами из жизни святых. Когда говорит Юра, я молюсь за него. В моей памяти всплывают нужные в этот миг слова из Евангелия или Апостола 3/4 они очень кстати вплетаются в ткань исповеди, укрепляя ее, не давая рассыпаться в рассеянии или во время приступов тоскливого стыда. Я забываю о том, что заскочил лишь на часок, мы с Юрой утратили чувство времени, впрочем, разве может быть что-либо важнее очистительного, оживляющего, спасающего покаяния…

На прощанье придвигаю к Юре фанерный ящик с целебным инжиром. Как знала старушка, что ягоды пригодятся… Рассказываю другу бабушкину историю и прошу его это все скушать. Юра, как великую драгоценность, берет верхнюю инжирину, снимает аккуратную салфеточную обертку и медленно надкусывает фиолетовую луковичку. С интересом разгля­дывает внутренность плода: мясистую сизо-бурую кожу, красные волокна со множеством малюсеньких семечек 3/4 словно хочет разглядеть внутри некую тайну исцеления.

3/4 Знаешь, Дима, пожалуй, я теперь откажусь от лекарств и полностью доверюсь этому чуду. Как ты думаешь? 3/4 несколько смущенно улыбается он.

3/4 Я бы поступил именно так, 3/4 киваю утвердительно.

Валентина

Мое возвращение из отпуска в бригаде встречается с неожиданной, но приятной для меня радостью. Петро проводит меня по объекту и гордо демонстрирует достижения. Цоколь смонтирован наполовину, но не из-за нехватки панелей или людей, а только из-за монолитного пояса по фундаментам: его нужно прогревать электродами. Это потому, что по ночам уже примораживает и бетон плохо твердеет. Заказчик к этому поясу прикрепил своего лаборанта, который каждый день по несколько раз снимает показания термометров, высчитывает прочность бетона и дает добро на монтаж цоколя только при наборе им проектной прочности. Ну, что ж, все по науке…

Василий Иванович снял почти всю бригаду и отправил на детсад. Петр сам туда просился, но из-за моего отсутствия не мог оставить этот дом «без начальства». У моей прорабской будки собрались оставшиеся рабочие нашей конторы, заводчане, приглашенные заказчиком, и сам заказчик. На меня обрушился поток комплиментов, похлопываний по плечу и признаний в любви. Не ожидал, не ожидал такого. Петро при всех громко произносит на мое недоумение:

3/4 Ты как хочешь, Димитрий Сергеич, но ты нам как отец родной, и мы без тебя, стало быть, сироты.

3/4 Ничего плохого здесь не происходило? 3/4 настороженно интересуюсь, не веря в такое их бурное сиротство.

3/4 Все нормально, Сергеич! 3/4 слышу со всех сторон. 3/4 Не волнуйся ты.

3/4 …А я теперь все равно не пью: бросил, 3/4 объявляю всем, догадавшись, кажется, о причине торжественной встречи.

3/4 Обижаешь, Сергеич, выпить мы и без тебя всегда можем, 3/4 поясняет заказчик Александр Никитович. 3/4 А ты уже стал как родной, и мы по тебе весь отчетный период скучали.

Благодарю всех, пожимая по очереди руки, и захожу к себе. В бытовке чистота, порядок… В углу, кроме моего походного складня с иконами Вседержителя и Владимирской, появились еще несколько иконок: Серафим Саровский, Николай Чудотворец, Сергий Радонежский 3/4 все аккуратно стоят на угловом иконостасе и освещаются висячей лампадкой.

Сияющая Валентина к моему приезду успела даже чай заварить. Мы с бригадиром и заказчиком садимся за стол, накрытый белым ватманом, и она разливает по нашим чашкам душистый чай. Вскоре я остаюсь один, открываю журналы работ, технадзора, прогрева бетона и погружаюсь в изучение.

Валентина не уходит. Я поднимаю глаза и спрашиваю, вследствие чего она так сияет. Снова слышу, что я им всем отец родной и она тоже, как и все соскучилась. Откладываю журнал и спрашиваю ее, как она вообще и все такое…

3/4 Хорошо, 3/4 отвечает она и улыбается.

3/4 Эти иконки – твоих рук дело? 3/4 указываю на красный угол бытовки.

3/4 Это мы с Петром соорудили. Нравится?

3/4 Очень. А у тебя как с этим? Верующая?

3/4 А как же, 3/4 кивает она.

3/4 И как ты к вере пришла, если не секрет?