Восхождение

На наших стезях встречаются вовсе не случайные люди. Кажется, невидимая рука Провидения сводит нас в определенных местах и в такое время, которое наиболее удобоприятно для раскрытия в каждом человеке потаенного мира внутреннего сердца. Причем, мы-то с крестником вполне довольны своим обществом, где наедине нам нужно обсудить множество вопросов бытийного и сакрального характера, но отказывать людям в общении мы не считаем себя вправе, особенно, если они сами выражают к тому искреннее желание.

Тут на пляже, где мы с племянником расположились, появляются соседские бабушка с двумя внучками, следом сходят с крутого берега и двое подозрительных типов, но, потоптавшись, уводятся восвояси круговоротом Иисусовой ограждающей молитвы. Вылезает на берег, наплававшись на надувном матраце, крестник, я же раскрываю пакет с клубникой — по приземным слоям атмосферы разливается томный ягодный аромат, вытесняющий множество прочих, витающих вокруг, в сей предзакатный итоговый час… Надкусив первую ягоду, излив на иссохший язык густой сладчайший сок, ловлю на себе взыскующий взор детских карих глаз.

Это маленькая 4-летняя Иветта стоит рядом и проявляет нескрываемый интерес к нашему пакету. Приглашаем девочку разделить скромную трапезу. Она в простоте детского сердечка плюхается между нами с крестником и запускает ручонки в пакет с клубникой. Пока мы знакомимся с бабушкой и 9-летней Илонкой (которая скромно надевает брючки, прежде приближения к нам), малютка умело и с превеликим аппетитом употребляет весь килограмм ягод и, удовле­творен­но погладив надувшийся животик, весело откидывается на уже подсохший матрац, который ей очень нравится, нацепив мои очки и панаму мальчика. Бабушка, ввиду нависшей над нами дождевой тучи, приглашает нас к себе домой кушать жареную картошку и пить чай с конфетами.

Подходим к старинному дому из потемневшего от времени известняка. Он почти не заметен под густой сенью разлапистых сосен, каштанов и узловатого ореха. Бабушка открывает калитку, и мы входим внутрь уютного дворика. Оказывается, раньше в этом здании располагались царские винные погреба. Теперь вот его перестроили и здесь живут люди.

Бабушка подводит нас к смоковнице и, ласково поглаживая ветви и листья, рассказывает удивительную историю. Посадил этот инжир много лет назад паломник, вернувшийся со Святой земли. Он уверял, что предок этого дерева кормил своими плодами Иисуса Христа и апостолов, поэтому плоды его являются чудодейственными, исцеляют многие болезни.

Бабушкиной соседке лет пятнадцать назад врач поставил диагноз: цирроз печени в последней стадии. Чего, мол, ты там второй этаж взялась надстраивать, все равно жить тебе осталось несколько месяцев. До того дня из инжира она «выгоняла» чачу и «принимала для аппетита». Как вышла от врача, вспомнила целебные свойства смоковницы и месяц питалась ими. Одним только инжиром. А когда снова пришла к врачу и сдала анализы, врач не поверил: она оказалась совершенно здорова.

Бабушка приносит лестницу и заставляет нас нарвать побольше инжира. Которые помягче, мы сразу съедаем, а ягоды покрепче она укутывает в бумажные салфетки и бережно укладывает на солому во фруктовый фанерный ящик, который и вручает мне «на дорожку».

Войдя в дом и обозрев его высокие потолки, огромные окна и тяжелую старинную мебель, успокаиваемся в креслах. Разумеется, мы с крестником молимся перед вкушением пищи, разумеется, говорим о высоком, а я дарю им иконку, которую «случайно» захватил с собой. Малышка Веточка берет иконку Пресвятой Богородицы «Умиление», целует ее и неуклюже крестится, чем приводит бабушку в недоумение, а иных прочих — в умиление. Пока бабушка «рубит помидоры в салат», я костяным гребнем расчесываю Илонке шелковистые волосы, длиной до колен. Она же неопытно кокетничает с крестником, который увлеченно, но сдержанно, рассказывает что-то из своей героической мальчишеской жизни. Бабушка, растрогавшись от сей мирной картинки, просит нас провести следующий день вместе, предполагая снискать обоюдную пользу. Мы не смеем ответить отказом.

А назавтра под жарким солнцем вместе ходим по горам, потеем, говорим, купаемся и загораем. Обгораем, снова говорим, гуляем вдоль моря и озера, по студенческому лагерю, благо студентов мало, потому стоит непривычная тишь. Вяло поругиваем детей за непослушание (они без спросу залезли в горы и надолго там пропали), кушаем кубанские помидоры и тунисских осьминогов, черешню и зеленый горох, пьем ледяную родниковую воду и горячий кофе из термоса.

Бабушка все это время пытается выяснить, по какой причине мы с крестником «остано­вились на Православии» и что же это, в сущности, такое. Мы с племянником попеременно вкратце объясняем от сотворения мира до наших дней историю противо­сто­яния добра и зла. Вернувшись в поселок, обмениваемся адресами и плетемся домой охлаждать горящие кожные покровы и дать отдохновение уставшим ногам.

Утро следующего дня выдается хмурым и суетным. Проснувшись, выглядываю в окно и вижу там мельтешение шумных людей и машинную возню: соседи с нижнего этажа готовятся к свадьбе. Над их озабоченными лицами, над облаками поднятой пыли, над поникшими пыльными деревьями, надо мной, помятым и обгоревшим, с зудящей кожей и свинцовой головой 3/4 серой пеленой повисло безрадостное небо в клочковатых тучах. За моей спиной тяжело ворочается крестник, не желающий просыпаться.

В такое безрадостное утро нет ничего лучше, чем «занять» радости у Акафиста Пресвятой Богородицы.

Сначала вычитываю утренние молитвы. Именно, вычитываю 3/4 потому что от грубых органов чувств, как то: гортань, слух, верхняя рациональная часть сознания 3/4 молитвы спускаться в сердце не спешат, натыкаясь, видимо, на барьер моего раздражения, смятения, душевной хладности. Тупо и уныло тащусь сквозь галдящую толпу помыслов, со всех сторон орущих на меня. Как покупатель по бойкому южному рынку… Но двигаюсь.

Предначинательные молитвы перед Акафистом также тащу, как тяжкое послушание. А вот, наконец, и долгожданное: «Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых…» И что же это? Те самые «злые» сыпанулись врассыпную 3/4 прочь от меня, от нас, прочь!

«…Радуйся, Невесто Неневестная!», и «отверзлись милосердия двери», и забурлила радость, вливаясь в сердце: «Радуйся, Еюже радость воссияет!» Акафист льется из гортани звонким родниковым ключем. Голос мой крепнет, в нем нарастает праздничная торжествен­ность. Троекратное «Аллилуиа» ликует и славит Царицу цариц, всех ангельских и архангельских небесных сил, Матерь всех матерей и мою мать родную, добрую и ласковую. На тринадцатом кондаке во время троекратного земного коленопреклонения со стыдливо-неумелым воздеванием рук «О, Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово!..» замечаю рядом с собой пыхтящего улыбающегося крестника, весело подтягивающего вторым голосом: «Аллилуия, Аллилуия, Аллилу-у-у-уй-я-я-я!»

После завершающих молитв на коленях мы встаем. И сначала в себе, потом за окном наблюдаем разительную перемену: тучи просыпали легкий дождичек и разлетелись, умытые листья деревьев и цветов на клумбе встрепенулись и засияли в лучах яркого солнца, а над голубоватым склоном горы зажглась и переливается тончайшими, прозрачными цветами широкая, изогнутая дугой 3/4 радуга! Издалека, из непостижимых искрящихся высот, где вечно пребывает блаженная любовь, тихонько раздается в глубине распахнув­шегося сердца, заполняя меня и все вокруг, материнский добрый голос: «Радуйся и ты!».