Восхождение
Шрифт:
Аристей, взглядывая строго:
– И я тебе могу поверить?
Даймон утвердительно:
– Да, когда ты жаждешь славы и бессмертья.
Аристей, задумываясь:
– Ребенком я мечтал о славе, верно. Но ныне вижу всю тщету и славы, и даже и бессмертья на Земле - соблазн мишурный - в горе для народов, как войны непрерывные от века…
А о грядущих - и подумать страшно, как будто я воочию все вижу: геенну огненную до небес! И в бедствиях планета опустеет, как спутница ее тревог Луна.
Даймон, затихая:
– Настроен нынче
– Пожалуй. На маскарад явиться не хотите со мною, принц?
Даймон без улыбки:
– Брелок возьми с собою. А я, отшельник, тишину люблю. Не здесь я у тебя в гостях, а в замке средь снежных гор сижу у камелька.
Аристей всматривается:
– Я вижу - зал эпохи Возрожденья, столешницу из драгоценных камней, и у камина точно мой отец? Как привиденье...
Даймон в досаде:
– То-то и оно. Один ты в силах воссоздать из красок его живым, владея тайной света.
– Ну, хорошо. Условились.
Даймон, страшно обрадовавшись:
– В союзе мы сотворим с тобою новый мир.
– Весь засветившись, замирает.
Аристей в изумлении берет в руку нэцкэ и отправляется на бал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Большой зал Дворянского собрания. Бал-маскарад, организованный учащимися и профессорами Академии художеств, с картинами, развешанными всюду, для призов за лучший костюм или образ и лотереи.
Дама в маске:
– Чудесно! Мы к началу опоздали?
Барышня в белоснежной тунике:
– По времени едва ли.
Дама в маске:
– Бал в разгаре, как будто длится он не первый час - без сутолоки в многолюдстве страшном.
Барышня, не очень довольная:
– Да, тесно, яблоку упасть здесь негде.
Дама в маске:
– У устроителей в помощниках студенты и курсистки, знают дело.
Один студент, оглядываясь:
– И маг; явившись на хорах, как дьявол, поверг всех нас он в трепет и привел в движенье стройное, как волны моря, что, не теснясь, несутся на просторе.
Дама в маске:
– Что ж сделал он?
– Взмахнул, как дирижер, и зал весь осветился дивным светом, как на заре далекий небосклон, где явь и сон смыкаются людские – в сиянии пространства и времен.
Второй студент уверяет:
– Осталось все на месте: стены, своды, - и все ж мы словно унеслись куда-то.
Третий студент, взмахивая рукой:
– В миры, где шествуют герои мифов, и боги, и цари, и куртизанки, - куда ж мы унеслись?
Второй студент:
– Мы здесь остались, но в высших сферах Северной Пальмиры.
Мистик, одетый, как клоун:
– Да то-то и оно. Здесь город-призрак, из топей восстающий, как туман таинственных видений и дурман.
Среди шествующих в маскарадных костюмах соревнователей публика замечает красивую женщину в сопровождении двух мужчин в древнегреческих одеяниях.
Литератор догадывается:
– Прекрасная Елена, нет сомненья. И
Менелай. Да с ним и сам Парис. Чудесный треугольник наяву.Чиновник важно:
– А хороша! Но слишком уж доступна.
Поэт, которого некоторые узнают:
– Не в том ли прелесть красоты и тайна?
Некая дама с вызовом:
– Когда и стыд, и верность ни почем?
Поэт смеясь:
– То символ красоты, а есть Манон. А вот она! Из шлюх обыкновенных, а кавалер ее - ведь сутенер. На Невском их встречаешь каждый вечер.
Офицер восклицает:
– Какое, боже мой, великолепье! Колонны мраморные, блеск свечей...
Другой офицер:
– И блеск очей красавиц бесподобных. воистину богинь, гетер, цариц!
Некая дама с завистью:
– Матильда Кшесинская семенит, - красива - не сказать, мала и ростом, - со свитой из великих князей в масках.
Журавля упустив из рук своих, схватилась за синиц, и те попались.
Молодой человек с дамой:
– А там не Анна Павлова прошла - походкой твердой, вместе с тем летящей, земная и воздушная, как фея.
Его дама вторит:
– Как Золушка принцессой обернулась, едва взошла на сцену, заблистав, как первая звезда среди ярчайших.
Офицер с восторгом:
– Вот Клеопатра Северной Пальмиры!
Другой офицер:
– Костюм хорош, а образ бесподобный, без тени вызова и страсти нежной, как ум и львица в сфинксе дремлют тихо над полноводною Невой; Египет - загадка Рима и его судьба.
Офицер:
– Нет, Греция скорей его судьба.
Другой офицер:
– С Элладой вкупе - это несомненно.
Офицер:
– Да, Клеопатра словно из гетер, взошедших на престол в часы упадка культур древнейших под пятою Рима.
Один студент вскрикивает:
– Послушайте! Уж это вам не шутка. Там промелькнул сам Пушкин, профиль, плечи, взор голубых, как небо, дивных глаз...
Другой студент:
– А там, на хорах Данте Алигьери, худой и строгий, опаленный адом, - и публика нарядная, и боги, герои, персонажи всех времен, - да здесь весь мир!
Один студент с опасениями:
– Он явлен на мгновенье, и, я боюсь, здесь некое знаменье.
Внезапно публика расступается, образуя живой коридор, в концах которого у всех на виду молодая женщина и юная девушка в древнегреческих одеяниях. Их принимают за Афродиту и Психею.
Проносятся голоса:
– Смотрите! Крупнотелая блондинка в сандалиях на босу ногу - дивна!
Вся розовая, золото волос, - сойдет за Афродиту в самом деле.
Да, женственность сама и красота!
Насмешлива во взоре глаз прекрасных, в осанке величава и проста.
Художник с волнением:
– Костюм хорош, а образ дивный лучше. Богиня! И любви, и красоты.
Поэт смеется:
– За Афродиту Пандемос сойдет, а та Урания? Нет, нет, Психея!
Высокая и стройная, в плаще пурпурном, словно соткана из света, воздушна и легка, как танцовщица, с походкой юности и счастья, - сон!