Восхождение
Шрифт:
Аристей почувствовал, как в кармане его жилета что-то зашевелилось. Просунув пальцы, он вынул нэцкэ: старец на его ладони весь засветился, вперяя взор в Леонарда с веселым изумлением.
– Надо было на что-то решиться, - Леонард продолжал уже не без усмешки.
– Я и бросился с крыши, холодно рассудив, что скорее всего разобьюсь до смерти, но упал почему-то довольно далеко от дома, прямо в канал, что меня и рассмешило, и устыдило, и я, не зная, как быть, поплыл и выбрался на берег за мостом. Я не стал возвращаться домой, ощущая себя безвозвратно ушедшим. Как бывало не раз, я отправился пешком куда глаза глядят, и мне
– Афродита из этой компании?
– спросил Аристей, почти что уверенный теперь в том.
– Не знаю, - покачал головой Леонард.
– А как же вы разыграли целую сценку?
– рассмеялся художник.
– А что же там такое было?
– Не помнишь?
– Смутно. В том состоянии, в каком я пребывал все последние дни, ни о каком бале-маскараде я и слышать не хотел, а рядился в Эрота для себя, ну, как ребенок, не помня себя, размазывает себе руки и ноги краской. А мне говорят: «Эй, Эрот! Там будет Психея!» - «Кто?» Смеются: «Уж какая-нибудь, да будет!»
Как ни странно, мне захотелось в самом деле повстречать Психею, с тем я и явился на бал. С незажженным факелом я обходил хоры, выглядывая отовсюду вниз в зал, высматривая Психею. Когда я уже отчаялся, что увижу ее, она входит, и все ее заметили тотчас. Мало ли там красавиц собралось! Никогда и сама Афродита не была столь прекрасна. Ведь Елена не вызывала у нее ни зависти, ни гнева, да ее и не принимали за богиню. То предстала перед нами сама Красота!
Я уже не помню, как разжег факел, верно, интуитивно я понял сразу: у меня нет иного пути к этой красоте несказанной, как стать воистину Эротом, и это судьба привела меня сюда во столь смешной для многих роли.
– Но откуда взялась Афродита, столь словоохотливая, а потом куда-то исчезла?
– сказал Навротский.
– В просвете бытия, вселенского, разумеется, как Психея и как я, Эрот!
– с торжеством заявил Леонард.
– Метафора хороша. Однако ты повел себя, мягко говоря, как мальчишка, - усмехнулся художник, собираясь выйти.
– Послушайте, Аристей, я, наверное, плохо говорю, и вы меня не понимаете вполне. Здесь не мистика и даже не поэзия, а сама жизнь. Если угодно, в вечности.
– Миф?
– Да, миф, - пожал плечом юноша, мол, что с того, что миф, когда это сама жизнь.
– И вдруг она исчезла, и передо мною студенческий бал-маскарад, публика, что потешается над Эротом, есть отчего впасть в отчаяние.
– Хорошо, я скоро, - сказал художник, пряча нэцкэ в карман жилета, несмотря на его протесты в телодвижениях.
– Да я тоже выйду, - усмехнулся Леонард, набрасывая на плечи плащ и надевая на глаза маску.
2
Празднество продолжалось, правда, после вручения призов как-то нестройно, хаотически. Герольд, изображавший Диониса, со свитой из вакханок, теперь напоминал сатира, чтобы не сказать, ночного козла, и его окружали - ни дать ни взять - ведьмы или колдуньи. И они-то расступались перед молодым человеком в черно-красном плаще и черной маске.
– Кто
это?– вопрошали вокруг.
– А эти никак ведьмы? Движения их фривольны и даже вызывающи.
Молодой человек в маске то брезгливо отступал от них, то стремительно устремлялся вперед, так что плащ его, развеваясь, словно пылал огнем, а ведьмы не отставали, то стеная в пляске, то хохоча с торжеством.
– Это же он?
– догадалась Эста.
– За кого они его принимают? Кем явился он теперь здесь?
Он устремил на нее взгляд, и она испуганно спряталась за колонну. На этот раз Эста ничего не сказала Диане, а изъявила желание поскорее уехать.
– Что еще случилось?
– некий испуг испытала и Диана.
– Мне страшно. Это не маскарад вовсе, а нечто совсем иное!
– В самом деле, на подобном празднестве нам еще не приходилось бывать, - согласилась Диана.
– Празднество? Здесь скорее мистерия. Это страшно. Ведь недаром из мистерий родилась древнегреческая трагедия.
– Ах, вот как! Из огня да в полымя? Оставь все это. Напророчишь беду.
– Что же делать? Пусть. Ведь трагедия, коли суждено роком нам ее пережить, приводит в конечном итоге к катарсису.
– Или к смерти, - проговорила молодая дама, вздрогнув от внезапной мысли о смерти на этом веселом празднике жизни.
– Ну, ее не минуешь. Да, где же снова Жорж? Уедем без него, -заторопилась Эста.
– Спрячься. Он смотрит на нас. Тот, в черном плаще и маске. Он появился в зале с художником. Теперь уж вполне я его узнаю. Это же Леонард.
– Свирин? Это он разыграл Эрота?
– Эста просияла, очевидно, страх ее пропал.
– Вот бы никогда не подумала.
– Я тоже, - усмехнулась Диана.
– Он чудак, конечно, но не настолько же... Где его гордость.
– Да она с ним. Погляди. Ведьмы принимают его за своего владыку. Довольно! Я ухожу, - и юная девушка решительно направилась к выходу.
Диана последовала за нею, чтобы та не вздумала идти одна пешком по ночному городу.
Народу стало меньше, и зал проступил во всем великолепии, с картинами, Эста огляделась:
– Смотри! Там меж колонн висят картины одна другой чудесней, - «Суд Париса», иль «Похищение Европы», там «Элизиум», весь остров, как театр на склоне гор у берега морского, где жизнь цветет от века и поныне, с игрой сатиров, нимф и нереид.
Дама в маске:
– Я ничего такого там не вижу. Уходим, Эста. Все-таки здесь душно. Но хуже, мысль о смерти посетила на празднестве таком - вот это страшно.
Поспешно покидают зал. Слышны голоса: «Полиция! В гардеробе обнаружили чемодан с динамитом!» - «Глупости! В чемодане оказались книги!» - «Однако произведены аресты!»
Проносится гул по залу «у-у-у!»
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Художник привез Леонарда к себе. Того клонило в сон.
– Аристей, - интимно и детски зазвучавшим голосом, уже засыпая, он справился.
– Вы видели Психею? Вы ее знаете?
Художник улыбнулся, словно припоминая облик и лицо девушки.
– Я ее видел издали. Я ее не знаю. Но, кажется, у меня есть зацепка, и если мы на правильном пути, то узнаем Психею. Только, боюсь, эта барышня если не из высшей реальности, то уж всяко из высшего света.