Воскрешение: Роман

Митя слушал чуть напряженно, мысленно вглядываясь в каждое слово, как бы приподнимая его на ладони, иногда непроизвольно задерживал дыхание. Слова погружались в пространство уходящего времени; а мимо него скользили снега, низкие берега, высокие берега, дальние горы. Слова были полными и тяжелыми. Но потом он стал терять эти слова, терять скользящую линию рассказа, проваливаться из живого звука речи в пульсирующее пространство памяти. Временами он вспоминал сегодняшний вечер: смеющиеся лица взрослых, серьезные лица взрослых; высокие потолки у дедушки и бабушки, скругленные сверху оконные проемы, искорки света, плещущиеся в стекле и хрустале на столе; твердую упрямую руку пылесоса, уткнувшуюся в его спину, свое внимательное бесшумное дыхание; эту новую девочку, к которой Петр Сергеевич обращался так странно – «Екатерина», и пропавшую Арю; немцев, которые обижали Ломоносова, но Ломоносов все равно оказался прав. Потом, приподнявшись над временем столь близким, но уже уходящим, почти ушедшим, хотя все еще пульсирующим в душе, он вынырнул назад, к размеренному голосу мамы, к напряженному завороженному взгляду сестры; сани скользили по глубокому снегу, дул встречный ветер, как иногда бывает, когда вечером возвращаешься домой на лыжах, на непонятном языке перекликались друг с другом проводники, лаяли собаки, а с высоких берегов Лены дальним воем откликались злые, чуть страшные голоса волков.

– А когда мы вырастем, мы тоже сможем туда поехать? – спросила Арина. – И мы сможем ездить на собаках?

– Нет, – немного удивленно ответила мама. – Это же только сказка. Как «Остров сокровищ». Или про драконов.

– А, – сказал Митя, поворачиваясь поближе к маме, даже, пожалуй, с некоторым облегчением, – так реки Лены не существует? И Устьянска? И на собаках никто не ездит, правда? Мы ведь уже почти взрослые.

– Существует! – закричала Аря, вмешиваясь, перекрикивая, как носильщик на вокзале, не давая Мите договорить. – Неправда! Все существует. И дорога существует. Я знаю. Бабушка сказала, что мы родились на севере и поэтому тоже по ней пойдем.

– Не совсем, – сказала мама спокойно, обращаясь по очереди к ним обоим. – Река Лена, конечно же, существует. И Устьянск тоже. Давайте я вам покажу их на карте.

Она подошла к книжному шкафу и сняла с полки большой атлас.

– Там очень холодно, – продолжила она. – Это одно из самых холодных мест на земле. Но и красиво, наверное. Эта синяя лента – река Лена. А вот вам там делать совершенно нечего. Очень плохие люди убили в тех местах очень много хороших людей. Вы еще узнаете об этом. Вот Устьянск. Думаю, что он похож на совхоз Ленсоветовский, только хуже. Скорее всего, там нет электричества и все ходят пьяными. Плохие люди специально давали им водку, чтобы им все было все равно. А остальное сказка.

– И на собаках тоже нельзя ездить? – подавленно спросила Аря.

Митя посмотрел на нее расстроенно, но и немного самодовольно, взглядом взрослого.

– На собаках ездить можно, – объяснила мама, – хотя теперь так почти никто не поступает. Может быть, только дикари.

– Значит, можно? – закричала Аря радостно, теперь уже победно оглядывая Митю. – И Земля Санникова ведь тоже существует?!

– Нет, – ответила мама, этот разговор казался ей все более пустым. – Я же вам сказала, все остальное – сказка.

– Но ведь собаки не сказка, – возразил Митя, как на гати, с осторожностью прощупывая землю под ногами своих вопросов. – Скажи, бухты Тикси тоже нет?

– Бухта Тикси есть, – сказала мама. – Вот она на карте.

– Так ты там была? – спросила Аря, и Митя увидел, что ее глаза снова загорелись.

– Нет. Да туда и нельзя, наверное.

– А в Устьянске?

– Нет, конечно.

– А на реке Лене? На мысе Святого Носа? И на Земле Санникова? – закричала Аря, догадываясь. – Ты нигде не была! Ты только видела их на карте. Поэтому ты в них и не веришь. Откуда же ты знаешь, что их нет? Вот бабушка там точно была. Я уверена. И в этом самом была. Луанпробане.

– С вашей бабушкой я об этом еще поговорю, – сказала мама холодно.

– Но ведь ты и правда там не была, – соглашаясь с Арей, рассудительно добавил Митя; ему так хотелось продолжать оставаться взрослым. – Как же ты можешь знать, что их не существует?

– Ты читай, – попросила Аря. – Читай, пожалуйста. Ты читала про хижину и про кости мамонтов.

– Хватит на сегодня, – сказала мама резко, закрывая книгу. – Да и темы костей на сегодня хватит. Все, спать. День действительно был долгим.

Она устало склонилась над кроватями и по очереди поцеловала их в лоб.

– Спокойной ночи. И не вздумайте продолжать болтать.

Вышла, тихо и плотно закрыв за собой дверь.

« 8 »

– Мама нигде не была, – сказала Аря. – Поэтому она все придумывает. Потому и думает, что ничего нет.

– Как ты можешь так говорить о маме? – возмутился Митя.

– А что ты думаешь, она там была?

– Может быть, это было очень давно? Или ей просто нельзя нам это рассказывать?

Арина задумалась. Маму она тоже любила.

– А ты еще почитай, пожалуйста, Митенька, ну почитай нам еще.

Митя посмотрел на нее и зажег бра над своей кроватью.

– Только я буду тихо, – сказал он.

– Да, да, – восторженно прошептала Аря – так тихо, что и сама себя почти не слышала, чувствуя движение губ и близкий шелест своего шепота. – Про избушку.

– «Столетняя избушка, – ясным шепотом читал Митя, – мало пострадала в этом холодном климате. Пропитанные морской солью стволы плавника только почернели и кое-где покрылись лишаями, а внутри были свежи. Немало путешественников находили приют в этой поварне по пути на остров или обратно, и все заботились об исправности ее двери, висевшей на кожаных петлях, и крыши, на которую нужно было время от времени подсыпать землю».

Часть слов казались Арине странными, хоть и захватывали воображение, и она начала мысленно сбиваться с дыхания. Как-то незаметно для себя она стала представлять огромные плавники, как у карасей с озера Красавица, только очень большие, и поварню, где повар орудовал возле жарко натопленной плиты.

– Митя, – спросила она, – когда мы вырастем, мы с тобой ведь доберемся до бухты Тикси?

Он задумался, воображая теплую хижину на берегу великого полярного моря.

– Да, – сказал Митя, – обязательно доберемся.

– Ты в нее веришь?

– Верю.

– Что бы ни сказала мама?

– Что бы ни сказала, – ответил он, задумавшись. – А ты не передумаешь?

– Нет, – сказала Арина решительно и как-то очень серьезно.

– Что бы ни произошло? – продолжал настаивать Митя.

– Что бы ни произошло.

Они снова замолчали. Арина вылезла из-под одеяла и села на край Митиной кровати.

– Обещаешь? – спросил он.

– Обещаю. Ведь бабушка сказала, что мы оттуда пришли. И этот, Ломоносов, тоже сказал. Обещаю, – повторила она, но неожиданно для самой себя ей и этого показалось недостаточно. – Клянешься?

– Да, – откликнулся Митя, и Арина легко коснулась его руки.

Митя чувствовал себя ужасно уставшим, как будто это он сам проехал на собачьей упряжке по широкой речной долине своей прозрачной бесконечной страны. «Я клянусь», – одними губами повторил он, перевернулся на бок, потом на живот, вытянул руки, снова вспомнил об избушке, о которой сейчас читал, обнял подушку и почти мгновенно уснул без сновидений. Тихо-тихо, чтобы не разбудить брата, Арина встала с края кровати, все еще чувствуя себя во власти видения, подумав, что ей совсем не хочется спать, да и совсем не нужно спать в такую чудесную ночь; подошла к темному оконному проему с редкими огоньками за стеклом и смотрела, как там, за двойными рамами, продолжает падать теплый медленный снег ранней зимы. Потом все же сказала себе, что становится холодно, что можно вернуться под одеяло и представлять себе бухту Тикси. Счастливое, все еще неожиданное, беспричинное волнение наполняло ее дыхание; и, не заметив, что засыпает, она уснула.