Воскреснуть, чтобы снова умереть

Его и не нашли!

Но Витаса убили. И передали Латышу послание — точки на шее сына символизируют укол вилки, которой один раз ткнешь…

Четыре дырки!

Это первое, что подумал Иво, когда увидел тело сына. Его выкатили из морозильника, и точки на белой коже как будто горели.

— Это змеиные укусы, — сказал судмедэксперт. — В ранах яд. Ваш сын умер не сразу, он пытался подняться и, скорее всего, потревожил змею.

Иво присмотрелся к точкам. Да, похоже на укусы. Змея как будто не сразу впилась. Или ее отшвырнули, но она снова вцепилась, теперь с остервенением. И кожа вокруг точек сизая.

— Он не мучился? — спросил Иво.

— Умер не мгновенно, но очень быстро.

Хоть что-то…

Когда Латыш вышел из морга на жару, то чуть не упал в обморок. На миг ему показалось, что он тоже умирает. Но нет, просто закружилась голова.

«Твои враги мертвы или пожизненно сидят, — сказал себе Иво, когда туман перед глазами рассеялся. — Витас погиб не из-за тебя!»

И все же он виноват. Дурная кровь сыграла в сыне. Он сам нагрешил и, скорее всего, не единожды. Вспомнить хотя бы тот его побег из Таиланда! Латыш так и не узнал, что конкретно случилось. Витас сказал, его и партнеров прижала русская мафия, но за что? И почему только он свалил из Паттайи, а остальные остались?

Но то дела минувших дней. А в нынешних Витас обижает лишь женщин. Сколько сотрудниц их фирмы подали на него жалобы, не счесть. Все за домогательство. Когда одна его обвинила в изнасиловании, Иво отстранил сына от руководящей (пусть и номинальной) должности. «Доиграешься до того, что тебя грохнет какая-нибудь злопамятная баба!» — постоянно повторял Иво…

Неужели накаркал?

А в том, что сына убили, Латыш не сомневался. Он старый матерый хищник, у него тело битое-ломаное, башка со свинцовой пластиной, полуслепой глаз, но нюх отменный…

— Марков, найди убийцу моего сына! — сказал он в пустоту. — И я сверну ему шею голыми руками. А потом вгоню в глаз вилку…

Представив это, Латыш скупо улыбнулся и стал выбираться из бассейна. Спать пора.

Часть третья Глава 1

Интеллигентная семья…

Так в первую очередь называли Курецких. Папа доктор наук, мама — кандидат. Он преподает в вузе, она возглавляет химическую лабораторию. У них умненькие детки, Саша и Маша, погодки. Смотришь на семью и не нарадуешься — какая гармония!

Их в пример ставили постоянно. Даже раз сняли для регионального телевидения. После той передачи Курецкие были приглашены в Москву, на Первый канал, к самому Малахову, но отказались. Папа сказал, им не нужна дешевая слава, мама с ним согласилась. Впрочем, как всегда.

Отец Саши и Маши был домашним тираном. Не просто главой семьи, чьи решения не оспариваются, а насильником… Да, доктор наук, профессор Курецкий истязал своих домочадцев. Детей просто избивал, а жену принуждал к извращенному сексу. Он был историком, специализировался по Древнему Риму. Распущенность, что царила тогда, считалась нормой. Он пытался доказать это жене. Но, когда уставал убеждать, переходил к действиям, и просто брал ее так, как хотел.

Все это не происходило на глазах у детей. Родители всегда уединялись. Но умненькие Саша и Маша все понимали. До них доносились звуки, а еще мать после особенно противных ей действий падала перед иконой и молилась так истово, что набивала шишку. Маша помнила ее именно такой, коленопреклоненной и с покрасневшим вздутым лбом. Отца же взбешенным: взлохмаченным, потным, трясущимся. Он не мог наказывать своих студентов, а так хотелось! Хорошо, что у него есть дети, для которых отеческое наказание — урок. В стародавние времена во всех цивилизациях пороть отпрысков было нормой. Жаль, что те времена ушли.

Брат с сестрой сызмальства привыкли к тому, что их никто не защитит. Маша пожаловалась как-то бабушке, маме отца, показала синяки, но та сказала:

— Тебя наказали за дело. Разве можно было прятать от отца дневник с тройкой?

— А бить за тройку, это нормально? Одноклассников даже за пары не наказывают.

— И кем они вырастут? А ты не можешь уронить честь семьи. — Бабушка тоже была из интеллигентов. — А наказали тебя не за низкую отметку, а за попытку смухлевать.

Отец умер, когда его детям исполнилось пятнадцать. Лучше подарка и придумать было нельзя!

Саша и Маша плакали на похоронах, но от счастья. В отличие от матери. Та как будто забыла весь ужас, пережитый рядом с мужем-тираном. Он вмиг стал почти святым.

После похорон она стала молиться еще истовее. Лоб затвердел и приобрел сизый цвет. Одно хорошо, отпрысков не доставала. Жила в своем коконе, а они и так умели справляться без чьей-то помощи. Дети думали, что у них начнется новая, более или менее счастливая жизнь теперь, но не тут-то было. К ним переехала бабушка. Мать отца. Она только физически была слабее, но морально давила так, что сноха тронулась умом. За полгода до ручки дошла. Возможно, свекровь только триггером послужила, но именно на нее набожная заведующая лабораторией накинулась с ножом. Пришлось закрывать ее в дурдоме.

И все же не это стало главным ударом для пожилой женщины. И даже не смерть единственного сына. Внучка беременной оказалась! Пятнадцатилетняя тихоня вдруг начала пухнуть. Крупная от природы, по ней не сразу поймешь, от чего, но бабка заподозрила неладное. Отправила к гинекологу. Оказалось, Маша на пятом месяце. Аборт уже нельзя делать. Пришлось на искусственные роды отправлять. Благо, знакомые в гинекологии были, и все провернули без огласки. Но бабка, надо отдать ей должное, поинтересовалась, не изнасиловали ли Машу. Не сразу на ней клеймо «шлюха малолетняя» поставила.

— Нет, — честно ответила Маша.

— Ты что же… Сама согласилась? На секс? — Девочка кивнула. — Что тебе за него пообещали? Вечную любовь?

— Ничего.

— То есть тебя еще и уламывать не пришлось? Дала тому, кто пальчиком поманил?

Она пожала плечами. Что отвечать на это? Правды не скажешь, а придумывать смысла нет.

— Шлюха малолетняя, — вынесла вердикт бабка.

Маша не возражала. Лучше пусть так думает и поносит ее, как хочет. Главное, чтоб до Саши не добралась.

Это он, брат, стал тем, с кем она потеряла невинность. С кем занималась сексом два с половиной года. И от кого в конечном итоге забеременела. Родной брат стал отцом ее не рожденного ребенка. Только поэтому Маша смирилась с его потерей. В любом другом случае она отстояла бы своего малыша. Сбежала бы из дома, уехала, забилась в подвал или в теплотрассах родила. Все равно где! Главное, от любимого…

Если он не брат!

Саша и Маша Курецкие начали с невинного — в объятиях друг друга они спасались от страха. Спали дети на раздельных кроватях, но кто-то из них постоянно перелезал к другому, чтобы успокоить, приласкать, согреть наконец. В их доме батареи были старыми, они плохо отапливали его, и окна продувались, и полы не утеплялись хотя бы ДСП. В доме не было хозяина, только ХОЗЯИН. Самодур. Диктатор. Псих. Он сам себя довел до смерти. Раздухарился, хлеща сына ремнем за сквернословие (тот сказал «говно», наступив на собачьи экскременты), раскраснелся, вошел в раж, сердечко и не выдержало. Умер на месте. С ремнем в руках.