Восьмая нота Джокера

– Рассказывай, - требует и невозможно не подчиниться, а может, я просто устала молчать.

Я никогда как следует об этом ни с кем не говорила. Ни с мамой, ни с психологом, ни даже сама с собой. Видимо, пришло время.

– В девятом классе к нам пришёл новый учитель, - меня нехотя, по маленькой крупице уносит в прошлое, но я заставляю себя двигаться дальше.
– Обычный, нормальный человек, который сразу всем понравился, потому что был весёлым, привлекательным, и не занудствовал, как другие учителя. Многое нам позволял и был на одной волне с учениками… А класс у нас был тот ещё.

Вспоминать это непросто. Я будто добровольно подставляюсь под летящие ножи, и боль вполне себе реальная, но нужно её прожить заново.

– Я стала замечать странности не сразу – просто я вообще никогда ни на кого не смотрела, шла вперёд, а надо было хоть иногда оглядываться. Может быть тогда бы этого не случилось… - Ян протестующе стискивает мою ладонь, но я всё равно не изменила бы своё мнение, ведь сказала чистую правду.
– Сначала были обычные комплименты, похвала насчёт учёбы и того, как я успеваю принимать участие в стольких мероприятиях. Просто с каждым днём этой похвалы становилось всё больше. Потом он стал появляться на моих выступлениях, хотя я даже не говорила об этом… На всех выступлениях, даже в другой город поехал. Наверное, это должно было насторожить, но я и тогда не задумалась. Считала, это нормально, к тому же, в пятнадцать тебе льстит любое внимание, тем более, взрослого мужчины.

– Ты ещё скажи, что сама виновата, - злится Тая.

– Я часто так думала после всего. Было много времени, чтобы поразмыслить, - у меня вырывается нервный смешок, и я возвращаюсь к самому жуткому воспоминанию.
– Это был наш выпускной… Когда я всё поняла, - делаю пару вдохов, просто, чтобы не отключиться, и продолжаю.
– Отмечать решили в хорошем клубе, всё под присмотром родителей, но он и их всех убедил в своей безупречности, чтобы даже сомнений на его счёт не возникло… Мы веселились с одноклассниками, взрослые предложили выпить шампанского, потому что «уже можно». И никто не стал отказываться. Только я не сильно хотела, но за компанию решила глоток сделать…

У меня в горле ком, словно я снова пригубила ту отраву, из-за которой меня и вырубило тогда.

– Всё нормально, Миш. Сделай это и станет легче, - обещает Ян, хотя его собственный голос похож на лёд – наверное, со стороны всё это и правда неприятно звучит.

– Очнулась я в чужом доме, не понимая, что вообще происходит. А потом была сцена, как из жуткого фильма про маньяков – я увидела целую комнату со стенами, увешанными моими фото, которые делали едва ли не каждый день в течении всего года. Всё это время он следил за мной, а я даже не знала.

– Что он сказал?

– Что наконец-то можем быть вместе, как мы оба того и хотели. Оба, блин, - опять смеюсь, и кто-то вытирает мои слёзы.
– Говорил, какая я особенная, и что он долго этого ждал…По идее, я понимала, что передо мной просто псих, и ему надо лечится, но соображалось трудно. Да я и никогда не была в такой ситуации, чтобы знать, как действовать, поэтому сразу послала его. Разозлила. Не буду вдаваться в подробности, но три дня я просто сидела в тёмном подвале и каждый день он приходил, чтобы узнать, поменяла ли я своё мнение на его счёт. Он был убеждён, что я его люблю и просто обижена. Ха…

Говорить дальше всё сложнее, но в то же время я чувствую, как тяжеленная плита исчезает с моей груди по мере того, как слова продолжают срываться. Мне не хочется заново это переживать, только и остановиться уже не получится.

– Мне повезло с мамой. Когда я в первый раз сказала ей о своих подозрениях, она меня не высмеяла, не сказала, что мне могло просто показаться – приняла к сведению. Наверное, только это меня спасло. А ещё то, что мой крёстный был полицейским, - о нём говорить труднее всего, потому что я до сих пор чувствую себя виноватой.
– Когда этот урод понял, что за ним уже выехали и узнали, где он меня держит, он занервничал, ещё и я масла в огонь подлила – сказала, что ему он всё равно от них не сбежит. Тогда он взбесился и потерял контроль.

В ноге отдаёт фантомной болью, стоит только прокрутить тот ужасный миг, когда я думала, что всё кончено.

– Дальше, Мишань. Скажи это, - давит Ян, как будто точно зная, что именно творится у меня внутри.

– После того, как он… искалечил мне ногу, он решил, что убил меня. Я и сама так думала, если честно.
– Воздух с трудом возвращается обратно в лёгкие после очередного выдоха, но я почему-то всё равно дышу.
– Очнулась уже под землёй в мешке – видимо, он так решил спрятать тело. Не знаю, сколько времени я там провела, пытаясь докричаться хоть до кого-нибудь, но меня нашли едва живую. Крёстный всё это время не терял надежды, и пока меня откапывали, отправился за ним следом… Они с напарником поймали урода, но у него был пистолет, и он выстрелил в последний момент… Мой близкий человек умер, а эта тварь где-то на свободе!

– Что ты имеешь в виду, Миш?
– волнуется Ника.

– Я видела его сегодня здесь. Хотя, вы наверняка решите, что я просто свихнулась, - мотаю головой, будто это поможет выкинуть из неё всё лишнее.
– Он и до этого делал мне сюрпризы, но я всё на отчима списывала – он в курсе всего этого кошмара, так что я решила, он это специально.

??????????????????????????

Высвобождаю свои ледяные пальцы из рук Царёва и достаю телефон, чтобы найти фото. К счастью, снимок сообщения всё ещё там, и я рада, что хотя бы это могу показать.

– Он всегда дарил мне эти вонючие орхидеи после выступлений. И с собой под землю мне их щедро высыпал.

Не знаю, что ребята думают обо мне после услышанного, но мне тревожно. А ещё страшно, правда, стоит Нике начать говорить, я перестаю об этом думать.

– Миш, а что если твой отчим реально помог выпустить этого маньяка из тюрьмы?
– предполагает она.
– Мне, конечно, непонятно, зачем, но это явно какой-то план.

– Да, - соглашается вдруг Макс, переглянувшись с парнями.
– Хоть и звучит, как бред, но это может быть правдой. Пиздец, конечно, Миш… Извини, у меня других слов нет.

– Это точно, - кивает Слава.

На Яна невозможно спокойно смотреть. Он молча сверлит пространство взглядом, будто убивает невидимку, притаившегося на полу, но это молчание долго не длится.

– Та таблетка, которую ты мне дала – не снотворное. Это какой-то убойный антидепрессант, и у нас его запретили продавать, в отличие от Штатов. Зачем ему делать из твоей матери овощ?
– наконец-то смотрит на меня.

Мама… Что вообще происходит, и как к этому пришло?

– Я не знаю. Но мне очень страшно, что из-за меня кто-то снова пострадает, - делюсь своим самым жутким страхом и нахожу понимание в его глазах.

Тишина вновь обрушивается на плечи, но она не тяжёлая. И хоть меня никто ни в чём не обвиняет, я всё равно не могу перестать думать, что если бы не я, ничего этого бы не произошло. Отчим не смог бы воспользоваться этой грязной историей, если бы не я. Может, он бы вообще не связался с моей мамой…

– До того, как переехать к отцу, мать продала меня за бутылку, - внезапно признаётся Тая, заставив отвлечься от самобичевания.
– Когда я вернулась из школы, дома меня ждало несколько взрослых мужиков и запертая за спиной дверь. Я была готова либо их убить, либо себя. Это если ты считаешь, что каким-то образом можешь быть виновата, что привлекла внимание психа. Меня, как выяснилось, пасли всё это время и просто ждали удобного момента.
– Хочется крепко её обнять, но она только отмахивается.
– Говорю на случай, если эти стервы и такое раскопают. Не хочу сюрпризов.