Восьмая нота
Шрифт:
Александр
Он знал о существовании в соседнем городке уникальной частной библиотеки. А как только дошли слухи, что хозяин той библиотеки от глубокой старости отправился в мир иной, решился действовать. Оказалось, внук с внучкой библиотеку поделили пополам. Брат свою долю увез в другую республику и успешно пропил. Сестра книг не читала, и не одобряла этого баловства, а пить не пила, вот они и пылились без дела.
Адрес он узнал довольно
– Я преподаватель университета, можно с вами поговорить о книгах из библиотеки деда?
– Не знаю я никакого деда, идите отсюда, не то в милицию позвоню, вмиг трезвонить прекратите.
Он понимал, что она непременно так и поступит, но отступать было свыше его сил. Многолетний опыт поисков подсказывал, подталкивал: «Не бойся ничего, иди напролом».
– Можно взглянуть хотя бы на ту, на которой ваш таз стоит?
От неожиданности она приподняла эмалированный таз, поспешно вынула из-под него книгу внушительных размеров и сунула в руки пришельца.
– Вот вам, и катитесь поскорее отсюда, мне не до вас, у меня кот пропал.
Он принял книгу, по рукам от накатившегося волнения пробежала дрожь. И ожидая чего-то необыкновенного, наскоро рукавом пальто протер обложку. Перед глазами запрыгали невероятные буквы: «Географический атлас Российской империи».
Вдруг невыносимо закололо сердце, и он, замирая, холодея всей кожей, почувствовал, что это еще не всё. На первой же странице стоял автограф Александра I.
Милиция их обоих обнаружила в подъезде на следующее утро. Его увезли в морг, а автограф оставили на подоконнике. Час спустя она пошла выносить мусор и искать пропавшего кота. Книгу свою узнала, но нет – не обрадовалась, скорее, обиделась:
– Ходят, ходят тут, просят и сами не знают, чего хотят.
Тазу несказанно повезло, он вновь восседал на автографе Александра I.
И кот к обеду вернулся. Жизнь налаживалась.
В девятнадцать до меня дошло, что собственности нет. Лет десять находка бесила, порой доводила до отчаяния. А как овладела мной полностью, так и задышалось. У меня нет привязанности к вещам, да и вещей по сути нет, так, что-то висит на плечах, на ногах болтается. В отношении людей сложнее, ревную.
Тополиная фата
Волнуясь от теплого счастья тополиного пуха, набирал его белые кружева в руки, подносил к ее волосам и бережно обдувал их со всех сторон… И Тоня его становилась невестой.
– Ты спрашивала о свадебном подарке, принимай.
– А где мы кольца возьмем обручальные?
– Оно будет, но одно на двоих.
– Толя, а как же его носить? Поочередно?
– Разберемся, пошли, оно заждалось.
Он подвел ее к трамвайному кольцу: велел идти по часовой стрелке, а сам отправился против времени. Встретились, где минутная с часовой целуются, обнялись и стали мужем и женой.
– Слушай, Толя, мы оплошали, нельзя без свидетелей.
– А тополя? Они наши свидетели.
Она была грешна перед ним тремя лишними годочками, у него грехов было побольше: и парта школьная, и мама преподаватель истории. На Толю все девчата заглядывались, он в оркестре играл на танцах в горсаду. На вырученные деньги водил свою любимую раз по десять на «Цирк», на «Чапаева»,
леденцами угощал, подушечками с малиновым повидлом. Мама по партийным и педагогическим соображениям была против всего этого. А какие мамы за любовь голосуют?Толя перед уходом на фронт во дворе дома три тополька посадил. Постучал в окошко мамино ни свет, ни заря, она выскочила испуганная, неприбранная.
– Мама, посмотри, как на фотографии: ты, папа и я!
Папу у них забрали в 37-м. Толя до фронта не доехал, состав в пути разбомбили. Весь вагон до единого в братскую могилу отправили. Раиса Павловна похоронку получила, а не сказала о ней никому. А раз никто не знает, значит, жив ее Толик, и три тополька за окном живы. Тоню, жену его, она на порог не пускала, да и какая она жена, так, знакомая по танцулькам. А та весточки от мужа ждала, да не дождалась. Дочку родила, сказки ей про тополиного папу сказывала. А как в самом конце войны хворь прихватила, написала для дочурки адрес бабушки, в кармашек платьица сунула и велела после смерти своей к ней идти.
В начале пятидесятых собственные постройки сносить стали, ордера выдавали кому на комнату, кому на квартиру. А во время стройки кто о тополях думает? Раиса Павловна все высокие пороги обила, умоляя сохранить деревца, в память о муже и сыне. Не услышали голос ее в больших партийных кабинетах. Тогда она написала письмо кумиру своей юности маршалу Буденному. И прилетела весточка с Москвы в обком партии: «Тополя не трогать. Буденный». Вот так, благодаря легендарному маршалу, семья тополиная сохранилась. Раисе
Павловне комнатку в новом доме выделили с видом на тополя эти. Однажды она только-только спать собралась, как стук в дверь. Открывает, а там девчонка подросток.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, ты чего так поздно по ночам разгуливаешь?
– Мама умерла, а я внучка ваша.
Кольцо трамвайное снесли, заступиться за память обручальную было некому, умер маршал Буденный. А три тополя на улице Энгельса до сих пор стоят: папа, мама и Толя. В тополиную пору те, кто тайком от родителей венчаться задумали, за фатой сюда приходят. И парни так же, как Толя когда-то, обдувают с ладоней волосы своих девчат белыми кружевами пуха, и те превращаются в тополиных невест.
Соло с собой
Во рту смешно, в ушах от тишины душно. Разглядываю себя в детстве на фотографии. Что осталось от меня за сорок лет? Во мне погиб ребенок, мальчик с карими глазами. Спрашиваю себя, нет, не себя – его, или себя?
– Горизонт горький?
– Нет, гордый.
Откуда он это знал? Или я все забыл: его, себя, наш горизонт.
– Смотри, море на берегу бреется.
Господи, когда я, вернее, он увидел впервые море, всё вокруг закружилось, и мы упали – он тогда, я сейчас.
– Откуда такая синь?
– От крика чаек.
Как мне не хватает того воздуха.
– Вода важная?
– Она вежлива.
– А если рыбы всю воду выпьют?
Мою выпили, нынче она в трубах шумит, а те по ночам плачут.
– Зачем ручки чашкам? – спрашивал он маму.
– Они, сынок, ими счастье слушают.
– А у кого ресниц больше?
– У хороших книжек.
– Мама, а камни чем пахнут?
– Первыми корнями земли.
– А еще?
– Встречами, сынок, с тобой.