Восьмая нота

Дети думают во все стороны, взрослые – в одну.

Детство – дар, все остальное – дурь.

Мне хочется, мне, а не тому с фото, спросить его и мою маму:

– Мама, а у снегов есть мечта?

– Есть, сынок.

– Какая она?

– Сахарная, как ты, мой мальчик.

Сижу, собираю в горстку хорошее, что было в моей жизни, и боюсь, она не наберется. И как мне тогда оправдаться перед этим мальчиком с карими глазами? Как ему объяснить: что все часы несчастные, а гладкое всегда голо?

Вдруг мальчик с фотографии не выдержал и спросил:

– Что такое «старик»?

– Ступень туда.

– Все старики ступени?

– Я ступень, я оступился.

Детство – настоящее богатство. Старость богата в обратную сторону. Где бы взять воды и напоить ей этот текст? Она есть: за окном идет дождь. Он дошел до меня, я бы не догадался. Пальцы развернули фото обратной стороной: там стояло имя. Меня так давно не зовут, это не я. Ничего не было.

Я разорвал фотографию на много-много частей. Любопытно, чего тот кареглазый пацан лишился? Оказалось, неба и моря. Высыпал их в пепельницу и сжег.

Мы стали похожи, он – это я. Может только ему не так солоно. Достал солонку из шкафа и устроил снегопад.

Соль – это соло, а солнца не будет, и моря тоже. Лишь детство – дар, все остальное – дурь!

Взрослая сказка

Пусть медленно, но сказки взрослеют. У сказок, как и у людей, возраст есть. Главное, не бояться быть смешным. Мне с недавних пор снятся странные сны. Я в них захлебываюсь от восторга. Жена пугается, вскакивает с кровати, стучит по спине и повторяет, как эхо:

– Что с тобой? Что с тобой? Что с тобой?

А что со мной? Я только жить начинаю. Пусть во снах. Но жизнь, она везде жизнь!

У костра бы посидеть – под солнцем-то все места давно заняты. У полувековых мужиков и не такое случается.

В ком много света, тому темно.

– Что вы делаете в столь поздний час?

– Звездное небо в себе сверяю. В человеке звезд не меньше, чем там.

Она так высоко взмахнула рукой, что не хватило шеи проследить за ней.

– У них годы световые, у нас человеческие. Август – числослов.

– Это как?

– А так: и считать, и говорить хочется.

– Я не думал о звездопадах в людях.

– По вам это заметно. У тех, кто смотрит на звезды, шея красивая и до глаз их не дотянуться.

– Когда в людях звезды падают, желания можно загадывать?

– Что вы, ни в коем случае. Небо обеднеет.

– Оно же далеко от нас.

– От рук – да. А что глазам близко, то и наше.

Светает, пора. Пойду пить чай, чудить, целовать остывший подстаканник.

– Я к стене отвернусь, там ответов полно. А вы?

– К облакам. Это лучшее, что получается у людей при выдохе.

– Смотрите, последняя звезда упала. Вы что-то загадаете?

– Да. Пусть и у вас кто-то спросит однажды: «Что вы делаете в столь поздний час?» И вы ответите: «Звездное время в себе сверяю».

Тут и проснулся. Потянуло на балкон: на звезды взглянуть не терпелось.

– Не споткнитесь.

– О что?

– О звезды. Они у вас под ногами.

– Если споткнусь, вы загадаете желание?

– Обязательно загадаю.

– Я буду, буду еще долго спотыкаться.

Буднично, неожиданно, как будильник, взорвался голос жены:

– Ты с кем там на балконе?

– Спи, с сигаретой.

– Всё с тобой понятно.

Всё понятно было в детстве. Когда дошло, что мало понимаю, детство закончилось. Понимание, как и детство, не вернуть. Живым трудно, живое жжет, и жизнь от жизни длиннее смерти. Завтра к доктору на прием: у меня недуг. Я захлебываюсь от восторгов. В ком много света, тому темно. Жаль, докторов этому в институтах не учили. Откуда им знать, что облако – лучшее, что получается у людей при выдохе. Не стоит бояться быть смешным. У нас, полувековых мужиков, и не такое бывает. А сказки, они и после нас остаются. Взрослые сказки короткие, как жизнь, их в виде дефиса на камнях высекают.

Рыжинка

Однажды долгое время не выходил из дома – людей боялся. А тут такое утро ударило по окнам! Не выдержал. Во дворе в золотой песочнице маленькая рыжая девчонка соорудила дворец. Вокруг сидели куклы, она им что-то строго объясняла, но улыбка ожидания невероятного не сходила с ее лица. Меня потянуло к человеку.

– Давай знакомиться, крошка.

– Я не могу, мне шесть лет.

Утро померкло, вернулся в опостылевшую комнату. Я совсем не думал о девочке, не давала покоя неудача.

Следующим утром не оказалось ни чая, ни хлеба. Пришлось отправиться за покупками. Она стояла у дверей подъезда, куклы валялись рядышком.

– Давайте знакомиться?

– Ты же не хотела этого вчера.

– То было вчера.

– Ты долго меня ждала?

– Да, видите, все куклы на боку валяются.

– Зачем я тебе, рыжинка?

– Сказать.

– Что тебе хочется такое сказать?

– Мне сегодня наконец-то исполнилось семь.

– Вот и славно, поздравляю.

– А вам сколько?

– Много, но это ничего не значит

– Почему вы так думаете?

И тут вырвалось само собой:

– Я буду тебя ждать, рыжинка.

– Сколько?

– Одиннадцать лет.

– Хорошо, постараюсь быстро-быстро расти. А вы чем станете заниматься в это время?

– А я буду не стареть.

Вот так расстались на целых одиннадцать лет. Чая с хлебом не купил, приобрел рулон бумаги и цветные карандаши. Долгое время не выходил из дома – рисовал календари. Когда прошел первый год, календарь подарил другу. Второй год отдал соседу. Третий продал: не на что было купить хлеба и чая. Вот так незаметно минуло десять лет. На одиннадцатом стал считать дни. Завтра ей исполняется восемнадцать. Впереди еще целая вечность – ночь.

Смысла нет ни в чем, любой смысл – вымысел симулянтов. Есть мелодия каждой жизни, вот эту песню и стоит слушать. Какая хорошая сегодня ночь, только бы она никогда не кончалась. Я знаю: «Человек больше, чем жизнь!» И она это знает.

Несогласное эхо

И аисты в клочья разорванного белого листа, и облака, и журавли из ненаписанной книги, и пожелтевшие черновики опавшей листвы – всё смешалось.