Восьмое Небо

– Все в порядке, корюшка, - пробормотал он, - У Дядюшки Крунча сегодня был сложный день.

Они столпились вокруг него, молчащие и подавленные. Никто не проронил ни слова – им не нужны были слова. Они лишь обменялись взглядами, и эти взгляды передали больше, чем самая совершенная магическая связь.

– Всем стоять, - каркнул кто-то за их спинами, - Я превращу в пепел первого, кто резко шевельнется!

* * *

Это был Зебастьян Урко – страшное шатающееся существо в обрывках дорогой ткани, задыхающееся и хохочущее одновременно. В его выпученных глазах осталось мало человеческого и меньше всего они сейчас походили на безмятежный небесный океан - сосуды в них полопались, окрасив глазные яблоки в жуткий красный цвет. Кожа обвисла на костях черепа, ставших вдруг острыми, покрылась огромным множеством алых точек. И хоть Дядюшка Крунч знал, что это микроразрывы, вызванные резким изменением давления, он не мог отделаться от мысли, что смотрит в лицо вынырнувшей из Марева чудовищной рыбы. Сходство усиливалось зазубренными осколками, выпирающими из его челюсти, больше похожими на рыбьи пластины. Дядюшка Крунч слышал, что резкая перемена давления способна разрушить даже зубы во рту, но никогда не видел этого воочию.

Зебастьян Урко шатался, но пистолет в руке держал твердо.

– Поднимать паруса!
– выдавил он, взгляд его жутких выпученных глаз прыгал между капитанессой и членами экипажа, - Вверх на предельной скорости! Вверх!

– Вверх? На чем? – с горечью спросила капитанесса, обводя рукой свисающее с обрубков мачт тряпье парусов, - Господин Урко, этот корабль уже никогда не поднимется вверх, с вами или без.

Аппер осклабился, по подбородку пробежала тонкая струйка крови, слишком бледной и жидкой, как для человека.

– Вверх! – выдохнул он, скрежеща обломками зубов, - Вверх! Немедля! А то всех!.. До последнего!..

Габерон качнулся было в его сторону, примериваясь, судя по всему, ударить его одним из костылей, но в этом не было необходимости. Потому что вверху что-то негромко затрещало, коротко хрустнула древесина – и на то место, где стоял господин Зебастьян Урко, житель неизведанных высот, с грохотом рухнул опутанный тлеющими тросами обломок бизань-мачты. Дядюшка Крунч не услышал даже хруста – правду говорят, кости у апперов не толще рыбьих…

– Это уже твоя работа, «Малефакс»? – сдержанно спросила капитанесса, глядя на то, что осталось от господина Урко.

– В этот раз, не скрою, моя, - в тон ей ответил гомункул, - Апперы настолько привыкли быть выше всех, что иной раз забывают смотреть вверх…

– Где «Аргест»?

– На прежней высоте. Думаю, нам удалось оторваться. В облаках на самом краю Марева ему нас не разглядеть. Да и дыма можно не опасаться – пожар потушили облака.

Алая Шельма повернулась в сторону Дядюшки Крунча. Выражение на ее лице мгновенно стало детским, беспомощным.

– А он…

– Извини, Ринриетта, - Дядюшка Крунч чувствовал, как слабеет его собственный голос. Через минуту, должно быть, превратится в едва слышный шелест. Впрочем, он не был уверен, что она у него есть, эта минута, - Но для меня, как и для «Воблы», это последний рейс.

– Врешь! – вырвалось у капитанессы, - Куда я без тебя? Дед поручил тебе следить за мной! Так-то ты относишься к своим обязанностям? Норовишь смыться при первом удобном случае?

Она схватила его за стальную руку и попыталась поднять на ноги. Но Дядюшка Крунч знал, что у нее ничего не получится. Даже наполовину уничтоженный, выжженный изнутри и развороченный корпус все равно оставался куда тяжелее самой капитанессы. Но она не сдавалась. Тяжело дыша, пыталась оторвать его от палубы, до тех пор, пока от отчаянья и усталости у нее не начали подгибаться ноги.

– Габби! – крикнула она с раздражением, - Тренч! Шму! Помогите же мне! Чего вы стоите?

Они все молчали, даже словоохотливый канонир.

– Корди! Ты же ведьма! Помоги ему!

Корди стиснула зубы, уставившись взглядом в палубу. Судя по тому, как подрагивали ее пальцы, эта палуба в любой момент могла превратиться в огромную галету…

– Ринриетта, хватит, - попросил Дядюшка Крунч. Из-за пережатых патрубков в горле слова клокотали, делались нечеткими, - У меня мало времени. Твой дед… Мне надо успеть рассказать последнюю историю, ты помнишь?

Она рассмеялась. Смех этот прозвучал неестественно, как его собственный. Словно Алая Шельма забыла, как обычно смеются люди и пыталась сымитировать этот сложный звук, толком не понимая его смысла.

– Еще одна история? – пробормотала она, бессмысленно гладя полированную руку голема, - Еще один подходящий к месту случай из его богатой практики? Ну, расскажи мне. Расскажи, что делал Восточный Хуракан, когда его корабль погиб, глядя на то, как умирает его лучший друг. Наверняка у тебя есть и такая история в запасе!

Дядюшка Крунч попытался всмотреться в ее лицо, но не смог – линза окончательно расфокусировалась. Теперь он видел лишь расплывчатый, обрамленный небесной синевой, контур ее лица. Лицо было бледным, а контур – алым, как рассвет.

– У меня есть… другая. Однажды твоего деда одолела такая усталость от всех этих свершений, что он погрузился в жесточайшую меланхолию. После тысяч выигранных битв и сотен уничтоженных кораблей он почувствовал, что теряет вкус к жизни. Даже самые свежие ветра не бодрили его, а бури не заставляли сердце биться быстрее в груди. Тогда он созвал команду и приказал бросить все свои дела и обязанности до тех пор, пока он снова не ощутит желание вести свой корабль вперед. Мы подчинились. Матросы бросили паруса, плотники перестали стучать молотками, канониры законопатили орудийные порты, чтоб не дуло, и разлеглись в койках. «Вобла» погрузилась в сон, из которого ее ничто не могло вырвать, пока в сердце Восточного Хуракана оставалась скука.

Говорить было тяжело, в горле что-то безостановочно хрипело, скрежетало и лязгало, каждое пропущенное им слово бесповоротно разрушало уцелевшие до сих пор узлы и механизмы, но Дядюшка Крунч не останавливался.

– Баркентина превратилась в остров, гоняемый ветрами в любом направлении. Наши паруса истлели на мачтах, а штурвал рассохся. Пираты от безделья погрузились в сон, столь глубокий, что проснуться их не заставила бы даже пальба каледонийского фрегата. Это длилось целый год и я уже думал, что тем все и закончится. Но одним прекрасным утром твой дед вывалился из каюты, стреляя из пистолетов и громогласно хохоча. «Уму непостижимо, сколько еще удивительных вещей скрывает этот мир! – грохотал он в восторге, - Нет, рано мне еще на пенсию!» Оказалось, какой-то юнга от нечего делать обучил его играть в шарады. Тем же днем «Вобла» вновь подняла паруса.

Ринриетта слушала его с непроницаемым лицом.

– Ты придумал эту историю, верно? – спросила она, - Только что.

– Да, - прохрипел он, - Как и все предыдущие. Знала бы ты, как тяжело дается это нам, големам. У нас совсем нет воображения, я до сих пор не могу понять, как вы видите в облаках фигурки людей и рыб…

– Зачем? – только и спросила она.

Одно-единственное слово. Но столь тяжелое, что весило больше тысячи его собственных.

– Чтобы ты нашла Восьмое Небо, Ринриетта.

– Но я же…

– Мы выдумали все подвиги Восточного Хуракана. Я и «Малефакс». Это были хорошие подвиги… - Дядюшка Крунч испустил тяжелый вздох, - Черт возьми, хорошие. Помнишь эту историю, с акулой и столовым ножом? А про полет верхом на кальмаре? А…

– Помню, - Ринриетта вытерла распоротым, свисающим тряпкой рукавом глаза, - Помню, дядюшка.

– Мы нарочно распускали их во всех трактирах всех обитаемых островов. А «Малефакс» еще и подкидывал другим гомункулам. Люди любят истории про пиратов и охотно верят всему, что слышат, надо лишь снабжать их подробностями. И мы снабжали. Ох и славно мы повеселились, да, «Малефакс»?