Восьмой поверенный

— Сделаем так, — сказал он премьеру. — Один телохранитель пускай перебирается к нам на катер, а второй с советницей пусть подождут меня: я вернусь за ними. Полицейские и шкипер вместе с яхтой пусть остаются здесь, перед входом в бухту.

— К чему это все?

— Бухта слишком мелкая, и только я могу здесь пройти — полицейским это хорошо известно, но вы им все равно скажите, чтобы они не начали умничать.

— А как к вам подходит паром? Где он швартуется?

— Шеф… Здесь нет парома. Нет сотовой связи, нет даже обычного телефона, нет электричества, нет водопровода, нет канализации. Нет ни врача, ни священника. Нет порта, если не считать маленькой пристани для таких вот катеров.

— А что же здесь тогда есть?!

— Здесь полно солнечных батарей, спутниковых антенн и стариков с весьма своеобразными обычаями и привычками.

— Они опасные, агрессивные?

— Да нет, ничуть. По крайней мере, в отношении людей.

Высадив премьера и первого телохранителя, он вернулся за Желькой и Звонко. Желька села рядом с ним, а Звонко вежливо перешел на нос катера.

— Послушай… — начала Желька.

— Не заморачивайся, все о’кей. Я так и думал, что ты найдешь себе кого-нибудь, ради бога, это нормально. Мы все равно не были в каких-то крепких отношениях. Меня только… То, что ты нашла себе шефа, я имею в виду, нашего Шефа — это вот меня слегка коробит. Как-то это слишком дешево, что ли, я не знаю… Когда вы с ним скорешились? Тогда, на Дальнем Востоке?

— Это абсолютно не важно. И даже не думай заниматься морализаторством: как будто ты здесь не нашел себе какую-нибудь островитянку…

— Ох, блин, погоди-ка, да кто-нибудь из вас хоть представляет, куда вы меня вообще послали!? А? Мы тут пару дней назад похоронили самую молодую третичанку, ей было шестьдесят семь, эй! О чем ты говоришь? Этот твой гений спрашивает у меня, где паром, а ты несешь ахинею про каких-то островитянок, вы что думаете, где я пробыл семь месяцев? На Хваре? Мать вашу…

Синиша в бешенстве прибавил ходу. Они молчали до самого берега, где премьер, как профессор Бальтазар^[21], скрестив руки за спиной, медленно делал десять шагов в одну сторону, потом десять шагов в обратную. Синиша аккуратно пристал кормой к берегу, словно делал это каждый день. Он пожалел, что Тонино не мог этого увидеть.

— Вот и мы, — сказал он, сходя последним с поставленной на якорь и привязанной «Аделины». — Бенарриватовать ноа Трециць, энтот стоун тир, энту каменную лакриму!

Из всей хмурой компании лишь один премьер усмехнулся:

— Опа, ты и диалект освоил!

— Еще нет, но я стараюсь. Человеку всю жизнь пристало трудиться.

— Разумеется… Ну, отведи нас в какой-нибудь ресторан, трактир…

— Без проблем, — ответил Синиша и пошел впереди колонны. — Вы были на Вториче, там, где Тонкица Еронимиць утопила своего ребенка? Там сплошные скалы, но внизу есть симпатичный пляжик, просто созданный для купания… — начал рассказывать Синиша, как только они вышли в сторону деревни. — А вот там справа, сейчас не видно за Кейп-Артой, там Анрико и Эсперо Квасиножиць, по прозвищу Барзи, давно, еще будучи молодыми парнями, подрались прямо на лодке из-за того, что не могли решить, кто из них сильнее работает правым веслом, и столкнули с судна отца, который ударился головой о камень и умер на месте. Пока они приходили в себя, того уже бог знает куда унесло течением. С тех пор они не сказали друг другу ни слова, а прошло уже шестьдесят лет, но каждый вечер они играют в карты, вы их еще увидите. А «Аделина», лодка, на которой мы приехали, — с нее лет пятьдесят назад свалился Тонино Смеральдиць-старший и остался инвалидом. Его жена, чье имя, собственно, и носит эта лодка, страдала эпилепсией и лет десять тому назад погибла во время…

Синиша рассказывал о самых страшных и мрачных событиях, когда-либо случавшихся на Третиче, пересказывал все те истории, что он слышал от Тонино и старался записывать в бесполезный компьютер. Периодически он оборачивался и с садистским удовольствием смотрел на обеспокоенные лица своих спутников.

— Во время карнавала они не переодеваются ни в какие костюмы, а просто поджигают самую старую и больную козу и пускают ее бежать вон туда, это называется Пьоц, а потом не дают ей сворачивать в переулки. Я не мог на это смотреть, но я слышал ее, господи, как она визжала, стенала, просто ужас, почти полчаса… А знаете, что они делают в канун Рождества? У них есть обычай, «ягуонь» называется, когда они выбирают одну овцу и…

Синиша говорил без остановки, не позволяя никому даже подумать о том, чтобы задать какой-нибудь простой, будничный вопрос и, тем самым, хоть на минуту разбавить его садизм. К Зоадруге гости подошли уже совершенно измученными.

— А вот и место, где я работаю! — торжественно объявил он и, войдя в Зоадругу, покричал:

— Шьор Барзи, муожте ноам портоаре пьет бир?

Потом он отвел их на второй этаж и показал на двери, закрытые на два замка:

— Тут мы храним гробы, на случай чьей-нибудь смерти и похорон, у меня там внутри есть своя лопата — кто-то же должен копать могилы, верно? А здесь… здесь располагается офис поверенного правительства Республики Хорватии.

Синиша опустил правую руку в карман брюк, тот, в котором он всегда хранил ключи от своего офиса, и замер. Растерявшись от невероятной встречи посреди моря, а потом увлекшись запугиванием премьера и Жельки, он напрочь забыл о Селиме и Зехре!

— Твою ж мать! — тихо выругался он, стоя перед дверью. Ничего, скажу им, что забыл ключи на «Аделине».

— Синиша, эт ты? — послышался изнутри слабый голос Зехры. — Синм-м-м-м-м…

Синиша снова выругался, а телохранители в ту же секунду встали у него за спиной, загораживая своими телами премьера.

— Да, Зехра, это я… Селим, отпусти ее, все в порядке, можешь открывать!

Премьер медленно попятился назад к лестнице, Желька за ним.

— Все под контролем, господин Месняк? — шепнул Звонко, сунув руку под куртку.

— Да, абсолютно, — успокаивающе ответил ему поверенный. — Вот только я сейчас буду выглядеть как полный идиот.

Он четыре раза постучал в дверь:

— Ты слышал, четыре раза, это я! Открывай, не бойся, здесь нет Джамбатисты, со мной только председатель правительства! Тьфу ты, черт… Твою мать, я серьезно тебе говорю! Селим? Все ясно, придется петь… Стрэйнджерс ин зэ найт, ту лонли пипл, ви вёр стрэйнджерс ин зэ найт… Селим, собака, открывай! Я не знаю, смеяться мне или плакать, черт бы тебя подрал!

Замок дважды клацнул, и дверь немного приоткрылась.

— Щто за херня? Ты один? — спросил его Селим вполголоса.

— Нет, говорю тебе, — ответил Синиша и захохотал, показывая пальцем назад. — Пре-хе-дсе… Премь-хе-хе-ер… И со-хо-хо-ветница! Вот черт, ну и дела…

Селим высунул голову в коридор. Он вздрогнул, увидев Звонко и его мрачного коллегу, но потом заметил рядом с лестницей премьера:

— О, братан, я тя с Лиссабона не видель!

— Фейз… Ферхатович? Ты?! — удивленно пробормотал премьер, потом раскинул руки и направился к Селиму.

— Привет, солнц, — сказала, выбегая, Зехра и быстро поцеловала изумленного Синишу в губы. — Если б ты ток знал, как я хочу писать… — добавила она и побежала вниз по лестнице мимо обескураженной Жельки.

* * *

— Ну, вот и все, — закончил Синиша. В офисе сидели только они с премьером.

— Честно сказать, когда ты начал рассказывать, я думал, что будет страшнее. Ферхатовичу я в любом случае помогу: это плут и лохотронщик, каких мало, но я уже давно задолжал ему услугу, задолжал услугу… С вышкой тоже проблем не будет: я отправлю письмо, и все решится за неделю-две, можешь не беспокоиться.