Воспоминания Калевипоэга

— Так он не Олофссон, не сын Олева! — вскричала девица, и в этот раз слыхать было, что и впрямь она огорчается. А старец так струхнул, инда посох из рук выронил.

Гляжу, скидает с себя папочкина дочка все одежки, лезет на высокую скалу и в море бросается.

— Денудировали, дефлорировали, дискредитировали! — так или наподобие того прозвучал ее последний душераздирающий возглас, тут же заглушенный громким всплеском. И снова стало тихо вокруг, только безмятежные волны с ласковым шепотом продолжали свою извечную игру, догоняя друг друга.

— Смышленая девчонка, хоть платьишко свое оставить догадалась, — вздохнул папаша-островитянин, утирая слезы.

Не хочу я больше говорить об этой грустной истории. Чуток погодя я тоже было подумал, не броситься ли мне за девушкой, но она уже исчезла в волнах.

А теперь, друг читатель, обрати свой мысленный взор на седые от пены валы Финского залива, где горемычный пасынок Фортуны, незадачливый молодой богатырь смертельной опасности подвергается, с волнами борясь. Ненасытная девица все силы из меня выпила, и изнуренные мои телеса с морской пучиной справиться не могли. Трижды затягивало меня в глубь морскую, и я троекратно гибели избежал, ибо как раз в тех местах мелководно было и мог я стопами своими дна коснуться.

Да, это было мрачное зрелище. Я едва стою на цыпочках, полон рот воды, ничего в волнах не видно, я кашляю, чихаю, фыркаю и задыхаюсь. Тщетно ищет взор мой в широких водных просторах спасительную лодку или хоть клочок паруса…

И когда завиделся вдали Финский берег, то с трудом я поверить мог, что молодая жизнь моя не окончилась на дне морском. Тут опять вспомнилась мне островитяноч-ка. Стало быть, там кого-то другого дожидались? Стало быть, род мой недостаточно почтенен для них? Горько было у меня на душе от этих дум, а всего горше было то, что довелось мне узнать о женской добродетели. И манила, и прельщала, и умильно миловала! И все сплошная липа! Ничего в этом субтильном создании не было, кроме шарлатанства и показухи. Ну что прикажете после всего происшедшего думать о прекрасном женском сословии?

— Ах, матушка моя дорогая, как же это я мог с дороги сбиться и о тебе забыть! — бормотал я, сокрушаясь. И тут же мысленный обет дал, что буду кружным путем обходить всех молодых девиц и предамся строгому воздержанию. Я этой своей клятве долгое время верен был, хотя теперь, много лет спустя, не могу признать ее разумной и рациональной. В конце концов примирился и привык я к своему холостяцкому состоянию, хотя это, скажу я вам, не бог весть какое достояние.

На Финском берегу свалился я, как сноп, на песок. И осенил милосердный сон многострадального мужа своими мягкими крылами.

V

Те, кому обо мне все ведомо лучше, чем мне самому, утверждают, что на финском пляже я спал без просыпу двое суток. Но, как известно, все, что однажды началось, свой конец имеет. Окончился и сон мой, пробуждением от коего я начало самой злосчастной главе в моей жизни положил.

Озираясь назад, вижу с несомненностью, что зелен и незрел я был для заграничного путешествия.

Восстал я ото сна, жаждой мщения переполненный. И решил сей же час отправиться на поиски Дуйслара, чтобы счеты с ним свести.

На хуторе его, до коего я после долгих скитаний и розысков добрался, был, по всему видать, порядок и достаток. Добротный дом, молодым дубняком окруженный, блестел, как стеклышко. И много было подсобных строений — амбаров, хлевов, конюшен. Следственно, не врал Дуйслар, когда свой хутор расхваливал, желая для него достойную хозяйку сыскать. Ведь как мужик ни домовит, а все ж для коровьего вымени да огородной грядки женская рука требуется. И вообще правильно говорят, что бабой весь дом держится.

Дуйслар отдыхал, лежа на травке возле хлева. Подле стоял подойник с пенящимся молоком: видать, старый холостяк только что коров подоил. Подойник был грязный, изгвазданный навозом, в молоке мухи плавали, из чего я заключил, что матушки моей тут никак быть не может.

Неужто напрасен был мой круиз? Ужели тщетны были мои устремления?

Покуда я созерцанию и размышлениям предавался, Дуйслар глаза продрал. Увидавши меня, побледнел он как снег и затрясся всем телом. Изумленный, слушал я невразумительный его лепет о матушке, о взгорье Иру, о молниях и о том, что он, Дуйслар, ей-же-ей, ни в чем не виноват и заслуживает снисхождения. Стало быть, он матушку мою умыкнул все же! Так где же она? Вырвал я из земли молодой дубок, отряхнул с корней его землю и с угрозой занес над Дуйсларовой башкой.

Вороватый сей заклинатель ветра был уже не первой молодости, уже брюшко себе успел отрастить, и силенки у него, похоже, уже не те были. Видать, свой период бури и натиска он давно позади оставил. Такой комплекции мужики с куда большим успехом и прилежанием занимаются повышением продуктивности крупного рогатого скота, с интересом изучают вопросы глубокого охлаждения спермы хряков, гораздо охотнее заготовляют сенаж и силос, чем принимают участие в битве на палицах. Однако, заметив нависшую над головой угрозу, Дуйслар вынужден был о спасении своей жизни помыслить. Выхватив из кармана заношенной жилетки пригоршню перьев, он дунул на них, вызывая свою волшебную рать. Воинство сие недалеко от своего предводителя ушло. Дородные ратники с трудом держались на конских спинах, и неровное то седалище, надо думать, немалые мучения им причиняло. Притом мечи у них, как видно, заржавели и никак из ножен не извлекались.

Взмахнув два-три раза своей дубовой палицей, разогнал я их всех бесповоротно. Так что впечатляющая картина боя, изображенная в «Калевипоэге»:

Груды мертвых двор покрыли, Из-под них травы не видно. Хрип мученья, стон предсмертный Затихают, умолкают. Вспененный ручей кровавый Тек по пояс человеку, Подымался до подмышек, —

есть не что иное, как игра поэтического воображения. В действительности на хуторском дворе валялись ржавый меч с тупым лезвием да пара стоптанных лаптей.

И вновь стал я перед Дуйсларом, махая дубовой палицей. Он взмолился о пощаде и обещал все мне подробно рассказать.

— Ведь благородный Калевипоэг и сам знает, что у нас с Линдой с давних пор хорошие отношения были, — с опаской начал Дуйслар. Он, Дуйслар, как порядочный человек, многажды предлагал благонравной и добродетельной вдовице их особливые пути в один соединить. Не для греховных плотских утех замыслил он сей союз, о нет! — Если оглядишься ты, мой Калевипоэг, вокруг, — продолжал Дуйслар, — всюду узришь ты божьим соизволением предначертанную тягу к соединению. Птицы на деревьях парочками щебечут и гнезда вьют, зверь лесной сам-друг в норе обитает, даже крот, подземный житель, в согласии с кротихой ходы свои под твоими ногами роет. Ужели ж человек должен порыв души своей смирить и от любовных радостей отказаться?.. — и при сих словах Дуйслар скромно потупился, а я еще пуще освирепел.

— Давай дуй дальше, — прорычал я.

И дальше он поведал мне, что все его матримониальные прожекты матушка напрочь отвергла, младостью сыновей своих отговариваясь. Однако же малое время назад на сиром холостяцком небосводе сверкнул для Дуйслара луч надежды: как обычно, встретились они с матушкой на берегу, чтобы…

— Ах, так вы тайно встречались! — прохрипел я.

— Уж чего уж теперь скрывать, — признался Дуйслар, — было у нас тайное местечко и условленное времечко, дабы совместно мудрости создателя восхищению предаваться и о многосложных жизненных вопросах размышлять…