Воспоминания о русской службе

Вторым серьезным препятствием для ускоренного развития сибирской золотодобычи были отсталые законы. Так, полностью исключалась возможность приобрести у правительства в пользование источники, расположенные вне территории концессии. Единственный способ добраться до этой воды был — выхлопотать на источник отдельную концессию, выдав его за месторождение золота, но в таком случае нужно было соорудить там фиктивный прииск.

САХАЛИН И КАМЧАТКА

Отъезд наш был внезапным. Мы надеялись еще поохотиться в верховьях Зеи на лосей и медведей и уже все подготовили для этой экспедиции, когда барон Корф сообщил, что нам необходимо вернуться в Благовещенск. Деловые вопросы были решены, и мы простились с гостеприимными миллионщиками — только доходы тамошнего полицмейстера составляли 30 000 рублей в год, т. е. вдвое превышали жалованье губернатора.

Тем летом в Уссурийском крае у корейской границы проходили довольно крупные маневры, и барон Корф спешил туда, чтобы по окончании маневров посетить еще Сахалин, Камчатку и Командорские острова. Мне посчастливилось и на сей раз сопровождать его в поездке.

Для этой цели в распоряжение барона Корфа был предоставлен малый военно-морской крейсер. Так я впервые узнал Японское море и Тихий океан. До Сахалина погода стояла прекрасная, мы причалили в Керсковском Посту ^{75} , где помещалась администрация южного Сахалина. Растительность там совершенно иная, чем на севере острова, поскольку климат напоминает северную Японию. Теплое течение, омывающее Японию, воздействует и на юг острова.

Здешний край производил вполне окультуренное впечатление — и постройками, и дорогами, и сельским хозяйством. Здесь превосходно раскрылись выдающиеся инженерные способности Л. Мы видели там и начальные работы по освоению найденных им угольных месторождений, которые были сданы в концессию российско-американской компании «Денби и Семенов». Интересовали нас и рыбные тони ^{76} на южном и западном побережье острова, которые содержали преимущественно японцы. Русские тогда использовали эти богатства крайне мало, но Япония в этом смысле целиком зависела от России.

Япония слишком поздно начала рационально эксплуатировать свои рыбные ресурсы и понесла огромный ущерб от хищнического рыболовства — рыба ушла для нереста в другие речные устья. На Сахалине же и у российского побережья рыбное богатство было пока баснословно огромно. Чтобы стеречь оное, барон Корф назначил инспекторов.

Все сельское хозяйство Сахалина находилось в руках поселенцев-арестантов, и, сколько мы могли судить, эти новые хозяйства процветали и доказывали, что южный Сахалин вполне можно окультурить.

Несколько дней спустя мы покинули Сахалин и через Лаперузов пролив вышли в Охотское море. Мы попали в очень густой туман, и от Курил видели мало что. Здешние моря опасны сильнейшими течениями, которые меняются каждые шесть часов, вместе с приливом и отливом. Особенно вблизи Камчатки в Курильском проливе навигация требует большой осторожности. Дней через восемь мы были в Петропавловске.

Восточное побережье Камчатки гористо, там тянется цепь многочисленных вулканов, из которых двенадцать еще действовали. Два таких вулкана расположены вблизи гавани; собственно, они и дали ей имя, так как один называется Петр, а другой — Павел. Вдали виднеются еще две огнедышащие горы, одна высотою 5000 метров.

В ту пору Петропавловск представлял собою крохотный городишко, где проживало человек 500. Там размещалась администрация всего Охотского округа. Российско-американская торговая компания выстроила там свои фактории и товарные склады; компания эта владела концессией на всю пушную торговлю и ежегодно выплачивала за нее правительству 800 000 рублей. Взамен она обязалась держать в определенных местах на побережье и на островах магазины, снабжая русское и туземное население всем необходимым. Товарные склады подлежали контролю русских чиновников, цены нормировались.

Поскольку же почти вся торговля заключалась в обмене товаров на пушнину, надзор был весьма иллюзорным. Регулярная связь Камчатки с Владивостоком была тогда чисто номинальной: два раза в год пароход добровольного флота заходил в Петропавловск. В гавани воздвигнуты два памятника — Берингу и Лаперузу, исследователям северных морей. Уже полвека эти морские герои стоят на своих постаментах, при том, что обе скульптуры вырезаны из дерева. Как ни странно, на воздухе сибирская лиственница только твердеет и, в конце концов, становится прочной, как камень, поэтому лиственничные постройки с годами растут в цене, и им отдается предпочтение перед каменными.

Из Петропавловска мы совершили экскурсию к одному из вулканов — крестных города. Первый участок пути мы проделали в седле, а поднявшись выше границы снегов, сели в санки, запряженные собаками. Вскоре растительность совершенно исчезла, перед нами расстилались пространства чистых снегов. Каково же было наше удивление, когда мы увидели впереди высокие лиственные деревья, которые поначалу приняли за дубы. Эти деревья — камчатские березы — окаймляли теплое озеро, у самых берегов снег стаял, и там под зелеными раскидистыми могучими деревьями росли трава и цветы. Необычайная картина — летний оазис среди зимней снежной пустыни. Однако контрасты этим не кончились — озеро звало искупаться, и, меж тем как собачьи упряжки ждали в снегу, мы весело плескались в теплой воде. На поверхности температура ее была чуть меньше 30° по Реомюру, но, плавая, надо было остерегаться ключей, потому что в них легко можно было обвариться. Вода была пресная; как говорят, на Камчатке все горячие источники пресноводны.

По дороге мы видели на снегу множество следов, оставленных полярными зайцами, лисицами и двумя огромными медведями. Пейзаж Камчатки живописен — повсюду горы, примерно до высоты 300–400 метров покрытые изумительным лиственным лесом, вершины их увенчаны вечными снегами. Растительность на редкость буйная, кусты и травы за неделю-другую вымахивают по грудь взрослому мужчине. Ячмень и овес там тоже растут. По рассказам, урожай зависит от активности вулканов. Чем больше пепла извергают горы, тем быстрее под ним стаивает снег и тем раньше можно сеять.

Коренные жители полуострова — камчадалы, которых в ту пору насчитывалось всего около 4000 душ. Камчадалы, тальмуды ^{77} и алеуты — народы Севера, и на основе их языка родство с иными народами установить невозможно. Занимаются они главным образом охотой и рыболовством; только живущие на дальнем Севере, в тундре, представители этих племен разводят северных оленей, а отдельные роды на юге занимаются земледелием. Несмотря на высокоширотное положение полуострова, земля на Камчатке промерзает не столь глубоко, как в более южных районах Приамурья. Дело в том, что снег здесь выпадает раньше и намного обильнее, укрывая почву, так что мороз не может проникнуть так глубоко, как в Забайкалье.

Прежде кочевники-камчадалы летом жили в юртах, крытых шкурами, а зимой — в пещерах, вырытых в снегу. Оседлые строили рубленые дома. Больших деревень на Камчатке не было, рядом стояли разве что 20–30 юрт.

Коренное население сильно смешалось с русскими и частью даже ходит в русском платье; номинально все они крещеные, на деле же язычники-шаманисты, которые приносят жертвы своим злым богам, т. е. природным стихиям. Странно, что живущие с камчадалами русские, пожалуй, переняли больше язычества, чем язычники — христианства.