Воспоминания о Тарасе Шевченко

У мачехи были дети от первого брака, и от них-то маленькие Шевченки терпели

особенно много горя; больше всех доставалось неуступчивому Тарасу, постоянно с ними

ссорившемуся. «Кто видел хоть издали мачеху, — говорит сам Тарас Григорьевич в том же

рассказе «Княгиня», — и так называемых сведенных детей, тот, значит, видел ад в самом

отвратительном его торжестве. Не проходило часа без слез и драки между ними, детьми, и

не проходило часа без ссоры и брани между отцом и мачехой. Мачеха особенно ненавидела

меня, вероятно, за то, что я часто тузил ее тщедушного Степанка...» Ссоры эти со стороны

Тараса вскоре превратились в ненависть, и вот по какому случаю: один из сведенных

братьев украл у своего постояльца-солдата три злотых; тот огляделся и стал их искать.

Мачеха изъявила подозрение на пасынка — Тараса; этот божился в своей невинности, но

мачеха стояла на своем: «Гроші украв Тарас». Последний продолжал отнекиваться; тогда

ему связали руки и ноги и розгами, щедро посыпавшимися из рук его дяди, думали

вынудить признание... От боли Шевченко принял преступление на себя, но когда его

развязали и спросили, куда же он девал украденные деньги, маленький мученик отвечал, что

он закопал их там-то в саду; когда ему приказали указать место определеннее, Шевченко

снова отперся, и пытка снова началась... Но ничего больше не добились, и бедный пасынок

брошен был чуть не замертво. Между тем, солдата удовлетворить было необходимо, для

чего и продали юбкупокойной матери. Настоящий вор открылся уже гораздо позже.

Случай этот нельзя не признать уважительной причиной той ненависти, которую Тарас

Григорьевич питал к своим сведенным братьям, а отчасти и к дяде, нелюбовь к которому

сохранил он до смерти.

Вскоре за этим событием Тарас Григорьевич был отдан отцом к мещанину Губскому на

выучку. Грамота ему далась: букварь Шевченко выучил очень скоро; только Губский никак

не мог справиться с своим учеником, чтоб унять его от проказ. Шевченко то и дело уходил

от своего учителя и всегда, бывало, напроказничает при этом. Отец тоже напрасно старался

унять его... и умирая (1825 г.) высказал, между прочим, замечательное пророчество насчет

будущности сына: «Синові Тарасу із мого хозяйства нічого не треба; він не буде абияким

чоловіком: з його буде або щось дуже добре, або велике ледащо; для його моє наслідство

22

або нічого не буде значить, або нічого не поможе».Слова эти очень знаменательны, чтоб

видеть в них одну случайность; жаль только, что память родных Тараса Григорьевича не

сохранила данных, которые привели отца к такому заключению.

После смерти отца Шевченко отдан был в школу к сельскому дьяку Бугорскому, где

выучил часослов и псалтырь. Потом перешел он к священнику Нестеровскому, у которого

выучился писать, и затем почему-то снова возвратился к Бугорскому. Вероятно, об этом

наставнике вспоминает Шевченко и в «Письме» своем к редактору «Народного чтения» и в

рассказе «Княгиня». /24/

У Бугорского, как и Губского, Шевченко, по преданию, учился хорошо, но учитель никак

не мог помириться с его непосидчивостью, чему впрочем и сам бывал причиною по своей

непомерной с ним строгости. Тарас очень часто бросал школу и обыкновенно в это время

скитался по разным пустырям. Любимым убежищем его в таких случаях был сад

односелянина Шевченков — Жениха.Здесь, в калиновом кустарнике, беглый школяр

устроил себе уютное убежище от школьной розги: очистив площадку и высыпав ее песком,

он сложил себе из дерну нечто вроде постели и уединялся сюда, когда становилось ему не

под силу терпеть школьные муки *. В этом убежище Шевченко оставался иногда по

нескольку дней при помощи своих сестер, которые снабжали его в таких случаях съестным

и вообще покрывали проказы брата, чтоб избавить его от лишних пинков дьяка и мачехи **.

Как проводил время Шевченко у Жениха в калине, об этом сохранилось у него

воспоминание в «Послании к А. О. Козачковскому»:

Давно те діялось. Ще в школі,

Таки в учителя-дяка,

Гарненько вкраду п’ятака —

Бо я було трохи не голе

Таке убоге — та й куплю

Паперу аркуш. I зроблю

Маленьку книжечку. — Хрестами

І візерунками з квітками

Кругом листочки обведу

Та й списую Сковороду

Або Три царіє; со дари ***.

Та сам собі у бур’яні,

Щоб не почув хто, не побачив,

Виспівую та плачу...

В это же время Шевченко перестал стричься, стал носить волосы в кружок, как у

больших;сам сшил себе шапку вроде конфедератки и всеми этими «странностями» обращал

на себя внимание не только товарищей своих, но и старших...

Подобными же странностями, вероятно, вызвал Шевченко у отца и тот предсмертный

приговор его, который сообщен выше.

* Ирина Григорьевна, рассказывая нам об этом, прибавила: «Натерпівся-таки Тарас у тій школі, товкли

його там, як його гамана; часом не витерпе та що скаже, то все йому єсть...»

** К сестрам Тарас Григорьевич питал особенную любовь: они были его единственнымидрузьями

детства; с товарищами своими Шевченко, по преданию, не любил водиться и ни к одному из них не

привязывался, как бывает у детей; даже с братьями-детьми он был довольно холоден. Вся его детская

привязанность сосредоточивалась на сестрах. Старшая из них, Катерина Григорьевна, была нянькою

поэта и заменяла ему, насколько могла, умершую мать. Она умерла в первую холеру (1830). Самые

нежные отношения к меньшей сестре, Ирине Григорьевне, Шевченко сохранил до самой смерти.