Воспоминания о вкусной и здоровой пище, или Тайны супермаркетов

Кулебякин присмотрелся к медалям.

– Ну да, с выставок горюче-смазочных материалов.

– Пищевых горюче-смазочных материалов, – поправил Сергей.

– А есть разница?

– Огромная. И вообще, лобненские ацетоны всегда собирают множество медалей на любых выставках. Там особо благоприятные условия для производства напитков – почва, пропитанная дизтопливом, дымный воздух, близость асфальтобетонного завода. Да и самолеты все время пролетают на небольшой высоте. Созревающий ацетон любит промышленный шум. В общем, пей и не выкобенивайся! Ты лучше расскажи мне, из чего твои оладьи.

Кулебякин оживился и хитровато сверкнул газами.

– А вот после первой и расскажу. Наливай.

– А не отравимся? – засомневался Сергей.

– Придется поверить на слово. Я же тебе верю про ацетон.

Сергей вздохнул и наполнил рюмки прзрачной жидкостью с едким запахом. На вкус ацетон оказался похожим на очень плохой коньяк с примесью дихлофоса и керосина. Оладьи же походили на лепешки из рыбной муки пополам с травой. Сергей таких никогда не пробовал.

– Ну, говори, что мы едим! – потребовал он.

Кулебякин проследил, чтобы он доел оладью до конца и только потом торжественно объявил.

– Саранчу!

Сергей едва успел подавить рвотный спазм. Приятель погрозил ему пальцем и поспешил наполнить рюмки опять. Выпили по второй. Сергею полегчало.

– Саранчу, значит? – переспросил он и прислушался к себе.

– Ага! – радостно подтвердил Кулебякин. – Тебе понравилось?

Сергей посмотрел на него уничижительно. Он слышал про такие случаи и раньше, но считал их полной клиникой. А выходит, накрыло и его друга.

– Ну, рассказывай подробнее, – махнул он рукой и поддел вилкой вторую оладью.

Это становилось даже забавно.

– Чего рассказывать?

– Технологию, чего же еще? Рецепт, то есть.

– Ну, тут все просто. Сушим саранчу, перемалываем в блендере на муку, из муки печем оладьи.

– А саранчу где берешь?

– Сам развожу.

– Сам? – не поверил Сергей.

– Точно. Я теперь вроде саранчового фермера.

Сергей уставился на него во все глаза.

– Пойдем, покажу, – сказал Кулебякин.

Кулебякин подвел его к закрытой двери в одну из комнат своей трехкомнатной квартиры и осторожно ее открыл. За дверью оказалась рама с мелкой металлической сеткой. В комнате было темно. Кулебякин щелкнул выключателем. И тут же в помещении взметнулся живой вихрь из сотен, если не тысяч, крупных серых насекомых, похожих на кузнечиков. Они с противным треском прыгали в разные стороны, летали, сталкивались друг с другом, падали и опять взлетали. Несколько десятков особей сразу же уселись на дверную сетку и Сергей смог их рассмотреть во всех деталях. Они были сантиметров по восемь-десять в длину, имели мощные задние лапы, позволявшие совершать двухметровые прыжки, и плотное мясистое тело в хитиновом панцире. Он не сказал бы, что они выглядели особенно неприятно.

– Не кусаются? – спросил Сергей, щелкнув ногтем по сетке.

Несколько насекомых по центру слетели с нее, но по углам остались сидеть.

– Нет, они мирные, – безмятежно ответил Кулебякин.

– А чем ты их кормишь?

– Травой.

– Где берешь?

– Рву по вечерам в парке. Им много не надо.

Налюбовавшись насекомыми вдоволь, они вернулись на кухню. Выпили еще ацетону.

– А как твоя жена к этому относится? – спросил Сергей.

Кулебякин махнул рукой.

– Ворчит, она их боится.

– Зачем тебе это надо?

– Что? – не понял Кулебякин.

– Саранча.

По лицу приятеля пробежала тень.

– Ты понимаешь, так иногда хочется чего-нибудь натурального! Чего-нибудь, к чему совсем не прикасались поганые руки работников пищепрома. Без консервантов, разрыхлителей, подсластителей, красителей, ароматизаторов, стабилизаторов вкуса и прочего химического дерьма. Ведь мне уже пятый десяток идет и приходится думать, что совать в рот. Не мальчик со стальным желудком. По-твоему, я сошел с ума?

– Нет.

– Конечно, я предпочел бы этим оладьям, например, обычную жаренную картошку. Но только не ту, что лежит в "Шилде" или в "Буденном", или в любом другом универсаме.

– А саранча что, лучше?

– Конечно! – убежденно заверил его Кулебякин. – Она выращена вот этими вот руками, – он зачем-то сунул свои пухлые и белые ладони юриста под нос Сергею. – Саранча ест траву, а я ем ее. Она всегда шла в пищу, во все времена. Даже Иисус Христос, когда постился в пустыне, ел саранчу, только тогда ее называли акридами.

– У него не было ничего другого, – возразил Сергей.

– И у нас нет.

– Как же, нет? Вон, полная "Шилда" всякой еды.

– Ничего натурального нет. Кстати, «Шилда» в этой цепочке играет далеко не последнюю роль, та еще зараза, вносит свою лепту сполна!

– Какой цепочке? – не понял Сергей.

– От производителя до потребителя.

– Ты что-нибудь про нее знаешь?

Кулебякин хитро прищурился.

– Так, есть кое-что.

– Рассказал бы.

– Погоди, я еще сам не все понимаю. Пока картина не складывается. Вот как пойму, тогда расскажу.

– Не забудь только.

– Не забуду. А пока переходи на мою систему питания. Я тебе дам несколько самок на развод.

Сергей представил полчище этих крупных насекомых в своей квартире и содрогнулся.

– Ну, не знаю. Возможно, ты и прав, насчет натуральности и всего такого, – сказал он после паузы. – Но это не выход

– А где выход?

– Не знаю. Мне тоже осточертела «Шилда» и все другие универсамы. Иногда хочется вообще перестать есть. Но и к такой еде я еще не готов.

– Доживешь до моих лет – станешь готов, – уныло сказал Кулебякин.

Когда ацетона в бутылке оставалось меньше половины, в форточку опять ворвалась летучая мышь и уселась на край стола. Сергей даже рот открыл от такой наглости. Ему показалось, что от мыши повеяло затхлостью и могильным холодом. Мышь посмотрела сначала на Кулебякина, потом на Сергея, зацепила лапой одну оладью с тарелки и, распустив кожистые крылья, начала жадно ее жрать, зыркая на них исподлобья. Сергей смотрел на нее во все глаза, а Кулебякин не обращал внимания.