Воспоминания. Том 1

Речь произвела, как говорили, очень хорошее впечатление своей деловитостью и искренним доброжелательным тоном. Но социал-демократы, конечно, не были удовлетворены, и сейчас же за Столыпиным выступил член Думы социал-демократ Церетелли и произнес длинную речь в резком тоне, говоря "о полевых судах", "о старой крепостнической России", "о помещиках, высасывающих соки из трудового народа" и т. д. Крупенский и Пуришкевич (правые) стучали при этом по пюпитрам, кричали: "ложь" и разные другие слова. После Церетелли говорили и другие ораторы, все больше крайнего левого блока, делая выпады по адресу правительства и как бы вызывая Столыпина на ответ. Он и решил выступить вторично, чтобы ответить нападающим.

"Господа, — сказал Столыпин, — я не предполагал выступить вторично, но тот оборот, который приняли прения, заставляет меня просить вашего внимания. Я хотел бы установить, что правительство во всех своих действиях, во всех своих заявлениях Государственной Думе будет держаться исключительно строгой законности. Правительству желательно было бы отыскать ту почву, на которой возможна была бы совместная работа, найти тот язык, который был бы одинаково понятен. Я отдаю себе отчет, что такой язык не может быть языком злобы и ненависти. Я этим пользоваться не буду. Возвращаюсь к законности. Я должен заявить, что о каждом нарушении ее, о каждом случае, не соответствующем ей, правительство обязано будет громко заявлять: это его долг перед Думой и страной. В настоящее время утверждаю, что Государственной Думе, волею монарха, не дано права выражать правительству неодобрение, порицание или недоверие. Это не значит, что правительство бежит от ответственности. Безумием было бы предполагать, что люди, которым вручена власть во время великого исторического перелома, во время переустройства государственного устоя, не испробовали тяжести, взяв на себя ответственность".

Далее Столыпин, коснувшись волнений и беспорядков в стране и подавления их, сказал: "Ударяя по революции, правительство, несомненно, не могло не задеть частных интересов; борясь с исключительными средствами в исключительное время, правительство вело и привело страну во Вторую Думу. Я должен сказать, и желал бы, чтобы мое заявление было слышно далеко за стенами этого собрания, что тут волею монарха нет ни суда, ни обвиняемых, что эти скамьи (показывая на скамьи министров) — не скамьи подсудимых, а места правительства. За наши действия в эту историческую минуту, действия, которые должны вести не к взаимной борьбе, а к благу Родины, мы, точно так же как и вы, дадим ответ перед историей".

Далее Столыпин говорил, что правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение каких бы то ни было неустройств и злоупотреблений, так как людям всяким свойственно ошибаться, увлекаться и злоупотреблять властью. "Пусть эти злоупотребления, — продолжал Столыпин, — будут разоблачаться, пусть они будут судимы и осуждены, но иначе должно правительство относиться к нападкам, ведущим к созданию настроения в атмосфере, которая должна готовить открытое выступление. Этими нападками рассчитывают на то, чтоб вызвать у правительства, у власти паралич воли и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращаемым к власти: "Руки вверх!". На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием сознания своей правоты может ответить только два слова: "Не запугаете". Под бурные аплодисменты справа Столыпин после этих слов сошел с кафедры.

7 марта в Думе были уже оглашены поступившие законопроекты.

10 марта умер К. П. Победоносцев5 — честнейший государственный деятель светлой памяти царствования Александра III. С его воззрениями, не соответствовавшими переживаемой эпохе, можно было не соглашаться, но относиться к нему иначе, как с уважением, нельзя было.

14 марта я совершил двухдневную поездку по Серпуховскому уезду, обревизовав несколько волостей. Всюду был большой порядок и настроение крестьян хорошее, поступление выкупных платежей и других повинностей везде шло успешно, то же было и в других Уездах, о чем меня известила Московская казенная палата 6, к моему большому удовлетворению.

20 марта в заседании Государственной Думы разбирался бюджет, выступал министр финансов, ему возражал член Думы H. H. Кутлер, который в своей речи сделал выпад по адресу Министерства внутренних дел, обвиняя ведомство, что в то время, когда манифестом 17 октября были дарованы свободы слова и печати, были увеличены оклады начальника Главного управления по делам печати и его помощников. В ответ на это выступил Столыпин и документально доказал, что данные Кутлера не соответствовали действительности, так как никаких прибавок содержания начальнику управления сделано, не было, а помощников у него не было вовсе. Кончил Столыпин следующими словами: "Здесь был нанесен вверенному мне ведомству удар сильный и смелый, но пришелся он, поистине, не по коню, а по оглоблям".

24 марта я совершил поездку в Звенигородский уезд, посетив г. Звенигород, где обревизовал подведомственные мне учреждения, а по дороге — волостные правления. В деловом отношении это был один из наиболее слабых уездов в губернии. Кроме уездного города Звенигорода в уезде был еще заштатный город Воскресенск в 20 верстах от Звенигорода. Городское управление в г. Воскресенске было более на высоте, состав городской управы и городской староста были люди дела, тогда как в Звенигороде городской староста занимался больше политикой в ущерб делу.

Близ этих городов находились чтимые монастыри — Саввинский близ Звенигорода, на Сторожевской горе, очень древний, основанный в конце XIV в. звенигородским князем Юрием Дмитриевичем, и где покоились мощи первого игумена монастыря преподобного Саввы Звенигородского, открытые в 1652 г. по повелению царя Алексея Михайловича. Другой монастырь, близ г. Воскресенска, называемый Ново-Иерусалимским, где проживал викарный епископ, управлявший монастырем. В этом монастыре, расположенном среди весьма живописной местности, совершалась пасхальная служба по примеру Иерусалима, с пением "Христос воскресе" в течение всего года.

Предводителем дворянства в Звенигородском уезде в то время был граф Павел Сергеевич Шереметев, принадлежавший к разряду тех предводителей дворянства, которые, будучи отвлекаемы своими личными делами и разными посторонними увлечениями, не могли отдавать достаточно времени для добросовестного исполнения служебных обязанностей, сопряженных с деятельностью предводителя дворянства, и были всегда заняты разными своими делами в ущерб своих прямых обязанностей. Граф П. С. Шереметев по свойству своего характера не мог работать так, как этого требовал долг службы предводителя, и потому ко всем своим обязанностям, сопряженным с этой должностью, кроме сословных, относился небрежно и с большим попустительством. От этого, конечно, и дела уездного съезда и всех присутствий, председателем коих он состоял, были запущены. Он постоянно отсутствовал из уезда и даже манкировал председательствованием в воинском присутствии при наборе новобранцев. Это был единственный из предводителей, с которым у меня вышла неприятность за все время моего губернаторства за 9 лет.

После того, как он два года подряд отсутствовал при наборе новобранцев, я решился написать ему письмо с напоминанием его обязанностей. В ответ на это я получил от него письмо, написанное в совершенно неуместном тоне. Это вынудило меня обратиться к губернскому предводителю дворянства А. Д. Самарину с письмом, в коем, изложив суть дела, я просил его "взять на себя труд в товарищеском кругу предводителей дворянства обсудить этот печальный инцидент и помочь мне достойным образом покончить его, не прибегая к постановке дела на официальную почву, что было бы для меня крайне нежелательным из чувства уважения к дворянству". Последствием сего граф Шереметев явился ко мне с губернским предводителем дворянства, в присутствии которого принес мне извинение, выразив сожаление происшедшему инциденту — это было в 1909 г.

Председателем уездной земской управы в то время, после политикана В. Ф. Кокошкина, был князь А. В. Голицын, врач по профессии, державшийся оппозиционного направления, при этом весьма слабохарактерный, легко подпадавший под дурное влияние крайних групп. Естественно, что он благодаря этому ничего хорошего в деловом отношении сделать не мог, углубил только среди земских служащих оппозиционное направление.

27 марта пришли вести из Петербурга о первом разногласии Столыпина с Государственной Думой. П. А. Столыпин написал письмо Ф. А. Головину — Председателю Думы — о незаконности приглашения в думские комиссии сведущих лиц, находя это "недопустимым", а в заключении письма просил сообщить ему о мерах, кои Ф. А. Головин намерен принять к недопущению этого явления.