Воспоминания

ГЛАВА LIV

Рождество я спокойно провел в кругу семьи. Затем выступал некоторое время в «Сан-Карло» и снова сел в поезд. Времени у меня уже оставалось так мало, а сделать хотелось еще так много! Я с удовольствием, если бы это было возможно, побывал в Новой Зеландии, Мексике и Японии. Я хотел бы петь и для даяков, и берберов, и эскимосов. Я обладал дивным даром природы — голосом — и чувствовал, что скоро уже нельзя будет наслаждаться им.

27 января 1952 года я снова пел в Европе. В конце мая уехал в Канаду и в июне-июле выступал там с концертами в разных городах. Вернувшись, я полтора месяца отдыхал в Риме и Реканати и дал за это время лишь несколько благотворительных концертов.

После поездки по Германии, я побывал в Лондоне, чтобы принять участие в ежегодном спектакле для королевской фамилии 3 ноября 1952 года. После спектакля меня представили королеве. Она с очаровательной улыбкой пожала мне руку. В конце февраля 1953 года я снова вернулся в Англию и пробыл там до 13 апреля.

В мой репертуар до сих пор входило пятьдесят девять опер, кантат и ораторий. Теперь я смог наконец округлить эту цифру, когда исполнил «Эзекию», кантату итальянского композитора XVIII века Кариссими. Концерт состоялся в «Ораторию дель Сантиссимо Крочефиссо» в Риме 25 апреля 1953 года.

Затем я выступал некоторое время в Висбадене и Стоккарде и в конце мая участвовал в нескольких представлениях на открытом воздухе в Милане. Да­вались «Сельская честь» и «Паяцы» в Кастелло Сфорцеско в Милане. С годами мне все больше и больше нравилось изумлять публику этой своей бравадой — исполнять обе оперы в один вечер. И я делал это так часто, честно признаюсь, просто из желания порисоваться и показать себя.

Это лето я провел дома, но выступил с несколькими благотворительными концертами в моей провин­ции Марке. В середине октября снова уехал на два месяца в Германию и Австрию, побывал в Зальцбурге и впервые после войны увидел Вену.

Январь и часть февраля 1954 года я провел в Специи, Карраре, Местре и некоторое время в Венеции — пел в «Сельской чести» и «Паяцах». Но должен был признаться самому себе, что впервые делал это с некоторым усилием. Я надеялся, что публика этого не заметила. Когда гастроли закончились, я почувствовал, что очень устал.

16 февраля я выступил с концертом в Париже в театре «Шайо», а 20-го уже пел в «Альберт-холле» в Лондоне. Я снова долго ездил по Англии, и этот раз побывал в Йорке. Два месяца провел на Британ­ских островах, месяц в Бельгии, Западной германии

и Швейцарии, и только в конце сентября вернулся в Рим.

Симптомы не оставляли уже никакого сомнения. Я все больше и больше чувствовал усталость. Теперь, если я хотел достойно закончить свою карьеру, следовало сдержать обещание, данное самому себе, — оставить сцену.

Принять это решение было мучительно трудно. Но когда я наконец решил это летом 1954 года, то сразу же почувствовал себя лучше и спокойно стал строить планы прощальных концертов.

Оперу я оставил в то же лето. Многие из последних представлений я дал в родной провинции Марке. Я пел в «Силе судьбы» в Пезаро, Анконе, Фермо и 15 августа — последний раз в «Сельской чести» и «Паяцах» — мне еще удавалось это — на «Арене Беньямино Джильи» в Реканати. Это еще не настоящее прощание, говорил я себе, ведь тут, в этих родных местах, между Апеннинами и Адриатикой, я проведу остаток своих дней. И, ухватившись за эту мысль, я сумел удержаться от слез, когда отвечал на последние аплодисменты.

Однако это было только началом. Предстояли еще прощальные концерты в разных городах и странах. В Лондоне, Лисабоне, Берлине, Копенгагене, я ведь не смогу утешаться так же, как тут: «Я еще вернусь сюда!» Но свою долю лавров и аплодисментов я уже получил, и эти прощальные концерты, от которых у меня разрывалось сердце, относились уже к тому, чем приходится расплачиваться за успех.

Короткие визиты в Германию и Лондон (два исполнения Реквиема Верди и концерт в «Альберт-холле») уже были запланированы на начало осени. Но это, решил я, не может быть прощальным концертом. Слиш­ком дороги мне были верные слушатели в Германии и Англии. Я вернусь к ним позднее, чтобы попрощаться как следует.

Мой первый прощальный концерт состоялся в Ам­стердаме в октябре 1954 года. В ноябре я ездил с прощальными гастролями по Скандинавии, затем пел в Стокгольме, Гетеборге, Осло, Копенгагене и Аарлборге. Несмотря на грустное настроение, я не мог отказаться от желания познакомиться с новой публикой и поехал в Финляндию, пел в Хельсинки первый и, увы! —последний раз. В конце ноября я пел в Па­риже, Брюсселе, Антверпене. И всюду звучало: прощайте, прощайте, прощайте!

Рождество я провел дома, но 1 января 1955 года снова был в поезде. Мое прощальное турне по Герма­нии и Австрии началось 3 января во Фрейбурге, 5 фев­раля я приехал в Берлин и, наконец, 19 февраля в Вену.

Как бы я ни старался, я не смог бы описать эти прощальные концерты во всех подробностях. Воспоминания эти слишком свежи и печальны. Читатель, ко­торый, следил за мной до сих пор, легко может пред­ставить себе, что я испытывал при этом.

Мои последние выступления в Великобритании на­чались 25 февраля 1955 года концертом в «Альберт-холле», затем я пел в Глазго, Ньюкастле, Блэкбурне, Ливерпуле, Лейчестере, Стоктоне и, наконец, 20 марта в Манчестере. Мое прощание с Лондоном состоялось 6 марта еще одним и последним концертом в «Альберт-холле». Из Англии я отправился в Португалию, в Лисабон, где в последние годы бывал так часто. Там в конце марта я дал два прощальных концерта.

У осужденного на смерть есть право на последнее в жизни желание. В Соединенных Штатах я не был больше шестнадцати лет. Многие, наверное, уже забыли меня в этой стране. Ведь вчерашний день — достояние мусорного ящика, так что я не уверен был, что мне так уж необходимо попрощаться с Америкой. Но я не забыл американцев, и все больше хотелось спеть для них еще раз. Мне хотелось в последний раз услышать «Мистер Джигли!», хотелось последний раз взглянуть на мой «Метрополитен».

И я снова отправился в Америку. 17 апреля 1955 года я выступал в «Карнеги-холле», а он ведь находился всего в нескольких шагах от квартиры на 57-й стрит, где я прожил когда-то двенадцать лет. Как изменился с тех пор Нью-Йорк! Друзья мои веселились — я же только и делал, что изумлялся на каждом шагу.

В «Карнеги-холл» я выступил еще с двумя концертами — 20 и 24 апреля. В программу последнего концерта — моего прощания с Нью-Йорком — я включил арию «О, чудный край» из «Африканки» (кто-нибудь из публики, наверное, слышал ее раньше, когда я пел ее в «Метрополитен»), арию Оттавио из «Дон-Жуана» и «Плач Федерико» из «Арлезианки» Чилеа. Весь концерт — исполнение, аплодисменты, крики, кашель и все прочее — был записан на долгоиграющую пластинку, и теперь я часто слушаю ее.

Хорошо было бы еще раз увидеть Сан-Франциско, еще раз проехаться, как обычно, по всем городам от Атлантического до Тихого океана. Но я боялся, что после такого длительного путешествия уже не в силах буду дать публике все лучшее, что могу. Поэтому я вы­брал гораздо более скромный маршрут.

Из Нью-Йорка я поехал в Хартворд в Коннектикуте, затем в Филадельфию, Торонто, Чикаго, Монреаль, Оттаву, Квебек, Кливленд и Вашингтон. Мой концерт в Вашингтоне 25 мая 1955 года был моим самым последним прощанием — я действительно в последний раз выступал перед публикой.

Ровиго — Вашингтон — круг моей карьеры замкнулся. Я пел в театрах и концертных залах сорок один год!

ГЛАВА LV

Я попытался рассказать здесь как можно точнее все о своей долгой жизни певца. Я рассказал не обо всем и не все о самом себе. Это было бы нескромно, нетактично и, самое главное, скучно, потому что, как я уже говорил, если не считать моего голоса, во всем остальном я самый обыкновенный человек.