Восстание Персеполиса
Шрифт:
Он не знал, понимала ли она, насколько одиноко протекало ее детство. Государственное Здание было оборудовано для детей работников правительства: они могли жить здесь, ходить на занятия, пока их родители следили бы за гладкой работой механизмов империи. Однако большинство учебных классов - как, впрочем, и офисов - пустовали. Пустовали в ожидании прихода поколение, которое сейчас лишь рождалось. Неподходящее для Терезы время. Однажды дети будут бегать и играть на улочках и в парках Лаконии, но когда это время наступит, Тереза будет уже взрослой.
Она наклонилась и спустила на воду новую версию
Это началось совсем недавно, и он не был уверен, что с этим сделать. Какая то структура вокруг ее головы, когда она активно думала. Когда она работала с глиной, это наполняло ее руки. У Айлича тоже было это, хотя и не так интенсивно. Из всех его изменений которые влияли на его чувства, это новое казалось самым интересным. У него было подозрение, что он в каком-то смысле видит мысли.
Тереза оглянулась, и что-бы-это-не-было перенеслось еще до того, как она подняла руку. Он махнул ей и улыбнулся в ответ, и затем ушел в Государственное Здание Лаконии, чтобы позволить ей продолжить учебу. Он очень любил свою дочь, и радость наблюдать за ее обучением была лучшим из всего, что он запланировал, но его присутствие не помогло бы ни ей ни империи. Долг зовет..
Он обнаружил, что Келли ждет его в своем личном кабинете. По выражению лица мужчины было достаточно понять о том, что они прибыли. Сердце его сжалось. Он боялся этого момента, с тех пор как услышал, что Наталья Сингх попросила о личной встрече. Это было ее право. И его обязанность.
— Они в восточной гостиной, сэр.
— Они?
— Она привела с собой дочь.
Еще один легкий удар под дых. Но
— Хорошо. Спасибо, Келли
Наталья и Эльза Сингх были одеты в похожую одежду. Синюю с белыми акцентами. Не полный черный траур, но мрачный. Он сидел напротив них, когда Келли подавал им чай и пирожные. Дуарте почувствовал соблазн сосредоточиться на чем-бы-то-ни-было, чтобы понять, выглядят ли печаль и гнев иначе, чем урок Терезы с глиняными лодочками, но это казалось невежливым, поэтому он этого не сделал.
Келли прикрыл за собой дверь, когда вышел. Дуарте отхлебнул чай. Наталья Сингх не притронулсь к своему, но маленькая девочка съела какое-то пироженое. Сладость лакомств для детей преодолевала всё. Даже потерю. В этом было что-то глубокое. Красивые и печальные обе.
— Доктор, Сингх, - Произнес Дуарте — Я сожалею о Вашей утрате.
Ее подбородок приподнялся на несколько градусов, гордый и вызывающий. Он надеялся, что она не собирается сделать никакой глупости. Скорбь - ужасная вешь.
— Спасибо, сэр, - произнесла она сдавленным горлом. Малышка переглянулась, смущенная не так словами, как тоном голоса своей матери. Эльза была умным ребенком, он мог это видеть. Эмпатически, что было более важно, чем другие виды интеллекта. Она спрыгнула с дивана и подбежала к матери.
Дуарте наклонился вперед, поставив свою чашку. Он скрестил пальцы, и, когда он заговорил, он попытался придать голосу столько же тепла и заботы, сколько маленькая девочка выразила своим движением.
–
Вы просили о разговоре со мной. Чем я могу вам помочь?— Я хотела бы попросить копию официального расследования смерти моего мужа, - сказала она, и сглотнула.
Дуарте соскользнул. Его фокус сдвинулся, и что-бы-это-не-было - мысль, сознание, внимание - стало мгновенно ему понятным. Это расположилось плотно вокруг головы и шеи Натальи Сингх, обертывая ее как саван. У малышки Эльзы это рассеивалось вокруг нее, утолщалось по направлению к матери, как будто что-то физическое тянулось к ней. В желании успокоения и согласовании влияния, которое было чем-то более, по-видимому, чем просто метафорой. Он снова привлек внимание к своим обычным чувствам с небольшим отголоском стыда, как будто он что-то подслушал.
— Конечно, - сказал он.- Я прослежу чтобы Вам его доставили.
Наталья Сингх кивнула и смахнула слезу, как будто это было насекомое, приземлившееся на ее щеке.
— Он был хорошим человеком, - сказал Дуарте. — Я знаю это. Вы знаете это. В другое время и в другом месте он бы стал знаменитым.
— Он не был убийцей, - сказала она, и ее голос опустился до шепота.
— Он был поставлен в крайнее положение, и он слишком остро отреагировал, - сказал Дуарте. — Наше место в человечестве особенное. Правила, применимые к нам, суровы. Вы, и я, и он. Но для этого есть причина, и я хочу, чтобы вы знали, насколько я почитаю его жертву. И вашу. Вас обеих.
Эльза посмотрела на него, словно знала, что он говорит о ней. Он улыбнулся девочке, и через мгновение она улыбнулась в ответ. Он мог видеть эхо лица матери в ее маленьких, мягких чертах. И ее отца тоже. Он взял руку Натальи, и она не отстранилась.
— У вас будет полная поддержка правительства, - сказал он, - если вы этого захотите. У вашей дочери есть гарантированное место в академии. Ваша работа важна для нас. Для меня. Я знаю, что это сложно, но я даю вам слово, что вы не останетесь с этим в одиночку. Мы все с вами, что бы вам ни понадобилось.
На этот раз она кивнула помедлив. Она не вытерла слезы. Ее дочь забралась на колени, и Наталья обняла ее свободной рукой, и обнимая начала медленно покачивать. Было их очень жалко, но он принял решение. Он не отводил глаз от последствий этого. Это был его долг.
— Могу я еще что-нибудь для вас сделать?
Она покачала головой. Она не могла говорить. Пока она плакала, он налил ей еще чая и сел, наблюдая ее печаль и присутствуя с ней и ее ребенком. Через несколько минут она подняла на него глаза, глаза стали чище, спокойнее. Он глубоко вздохнул, мягко сжал ее руку и отпустил.
— Спасибо, - сказала Наталья
Он сделал небольшой поклон перед ней, последний жест уважения, и ушел. В любое время, когда Лаконианец умирал на службе империи, его семья имела право на частную аудиенцию с высоким консулом. Это была традиция, которую он начал, когда они впервые прошли через ворота. Это нужно было бы пересмотреть, поскольку империя расширилась, но на данный момент все еще в его силах было следовать ей, что он и сделал.
Келли ждал его в кабинете, в его глазах был вид сочувствия. Он не упомянул вдову или ее дочь в гостиной. Келли был исключительно тактичным человеком.