Восстание
Шрифт:
— Вы думаете, они оставят это место за вами? — спросила Шарлотта.
— Нет.
Каддиг сидел с низко опущенной головой.
— Я заявлю о своей отставке. Я слишком стар для этой должности, да еще в такое время. Я большой тугодум. К тому же в своей жизни наделал слишком много ошибок. Я как раньше кому-то мешал, так и теперь мешаю.
— И куда же вы теперь намерены направить ваши стопы? — поинтересовалась Шарлотта. — К Ентцу? Или к этому неучу Хайнике, который пугает всех своей маленькой революцией?
— Пока я еще не решил.
— А что будет потом?
— И этого я не знаю. У меня сейчас нет ясной цели.
— Если хотите, можете прийти
Каддиг поднял голову и сказал:
— Еще позавчера вы этого не хотели, Шарлотта.
— Тогда была среда, а сегодня уже пятница.
— Уже пятница? — переспросил он, стараясь не показать своего волнения.
— Мы будем жить не так, как раньше.
Каддиг встал и протянул руки.
— Я не создана для торжественных клятв в верности, — сказала Шарлотта. — Просто у нас нет другого выхода.
— Будут концерты — будет и музыка, — весело проговорил Каддиг.
— Да, что-то подобное.
— А книги? Мы ведь и книги читаем, — сказал Каддиг, понизив голос.
— Например, «Армия за колючей проволокой» Двингера…
— У Гейне, — прервал ее Каддиг, — не только красивые, но и агрессивные стихи. Может, когда-нибудь мы извлечем из них уроки. Наше время агрессивно…
Шарлотта смотрела мимо Каддига. Она любовалась панорамой города, который так любила. Ее решение обратиться к Каддигу пришло внезапно, она долго не думала. Шарлотта просто решила начать новую жизнь. Но какую? Она, правда, не знала, как ей лучше подойти к Каддигу. Она полагала, что если ей удастся вырвать его из этого учреждения, то он, возможно, станет разумным человеком. Возможно!..
— Я думаю, — начал Каддиг, — что именно в этом году мы и начнем новую жизнь. Мы еще не так стары, чтобы не иметь права сказать: «Мы все начнем сначала».
— Да, это возможно, — согласилась она.
По дороге к Хайнике Ентц часто останавливался. Чем выше в гору он поднимался, тем более широкая панорама перед ним открывалась. Взгляд Ентца скользил по крышам. Он хорошо знал этот город.
«Интересно, кто живет под этими крышами?» На ум приходили фамилии каких-то людей, но лиц он никак не мог вспомнить. Ентц остановился. Взять бы и зайти сейчас в ближайший дом. Но зачем? Его, конечно, засыпят вопросами, а он будет долго объяснять, что именно он собирается сделать из этого города. Ентц понимал, что бургомистр — личность общественная, которую атакуют, задают ему сотни всевозможных вопросов и требуют немедленного ответа.
Ентц посмотрел по сторонам, однако здания ратуши не отыскал. На окраине города выделялось яркое зеленое пятно: весна в этом году пришла вовремя…
В это мгновение ему вдруг захотелось подняться в горы и безо всякой цели побродить по лесу, как он это делал в юности. Ентц усмехнулся: сейчас было самое неподходящее для таких прогулок время.
Солнечные лучи, отражаясь от окон, слепили глаза.
Что делается сейчас за этими окнами? Сидят равнодушные ко всему люди, некоторые едят свою скудную похлебку, как можно дольше растягивая это удовольствие. Кто-то вспоминает давно минувшие довоенные времена, когда по праздникам на столе чего только не было. Каких только закусок и кушаний!
Ентц сглотнул слюну, невольно пожевал губами и подумал: «Столько было консервов, кровяной колбасы!»
Голоден был не только Ентц. Таких в городе было полным полно. Они утешали себя словами: «С пустым желудком и умирать легче, а нам ничего другого не остается!»
Той весной трудно было надеяться на что-нибудь. Из штаб-квартиры фюрера был отдан приказ: «Оставшихся
в живых жителей при появлении на улицах с наступлением темноты немедленно расстреливать!..»Ентц плелся по улице, стараясь собраться с мыслями, прежде чем появиться у Хайнике. Тишина в городе настораживала. В нем наверняка есть люди, которые ждут не дождутся прихода союзников. Вопрос заключается только в том, кому лучше сдать город — русским или американцам. Решить это было не так-то легко, так как речь шла не о выборе жевательной резинки и махорки. Если город займут американцы, с ними, по-видимому, можно будет быстро познакомиться. Если же сюда придут русские, то, конечно, они выставят ряд серьезных требований. Русские будут более осторожны, но и с ними можно будет установить реальные контакты. И то и другое — лучше, чем ничего!..
В городе довольно много было и таких, кто старался как можно скорее уничтожить или спрятать подальше свою коричневую форму, выбросить гитлеровские ордена и медали… Некоторые из таких подумывали о бегстве. Другого выхода они не видели, чтобы спасти свою шкуру. Они знали, что их во всем обвинят, и заранее готовили оправдательные речи. Они понимали, что у них довольно жалкий вид.
Ентц шел и думал, что в городе живут самые разные люди. Он ломал себе голову над тем, что именно ему как бургомистру нужно сделать, чтобы вырвать этот забытый всеми «островок» Вальденберг из моря забвения. И вдруг его осенила мысль — бросить сигнал SOS. Мысль эта показалась ему весьма плодотворной.
Переданных бургомистру лошадей безо всякого труда перегнали на спортивную площадку, которая находилась неподалеку от ратуши. Впереди шел Кальмус, высоко подняв голову, руки же его беспомощно болтались вдоль туловища. Лошади послушно следовали за ним.
По мере того как они приближались к центру, улицы становились оживленнее. Распахивались окна многих домов, выглядывали любопытные.
— Эй, куда вы гоните этих лошадей?
— К бургомистру!
— Уж не хочет ли он наш город превратить в конюшню?
— Сегодня у вас будет конина.
— А что, бургомистр мясником заделался?
— Приходите к ратуше. Там и увидите, что он за человек.
Когда кавалькада с лошадьми завернула в соседнюю улицу, к Кальмусу подошел какой-то мужчина. Поздоровавшись кивком головы, он некоторое время шел молча рядом, разглядывая лошадь, которую вел Кальмус.
— Красивая лошадка.
— Очень красивая, — согласился Кальмус, не поворачивая головы и не замедляя шага.
— Жалко колоть ее на колбасу.
— Да, конечно.
— Так чего же ты ее туда ведешь?
— Приказ есть приказ, — сказал Кальмус.
— Говорят, что ты с этими лошадками хороший гешефт сделал, а?
— Да.
— По виду не скажешь, что ты барышник. Наверняка они тебя провели за нос.
— Лошадей мы отдали за клочок бумаги. Не за деньги, а за клочок бумаги!
— А если б ты не захотел, то и не погнали бы их на сосиски? — поинтересовался мужчина.
— Они пойдут не на сосиски.
— А на что же?
— На кровяную и ливерную колбасу.
— Откажись.
— Это распоряжение антифашистских властей. Вернее, одного их представителя.
— Что может диктовать тебе один человек? Ничего! Ты же Кальмус. Одумайся!
— Откуда ты меня знаешь?
— Тебя здесь все знают. Такое имя сразу запоминается. У тебя доброе сердце. Так про тебя говорят. С этим нужно считаться.
— Больно уж много ты говоришь, — заметил Кальмус незнакомцу.
— Продай мне твою лошадь.
— Что?