Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

отвез к себе в Заливное и кормил им свою се-

54

мью, — вспоминает ту пору Владимир Петрович Филатов. — Дочка — ей

было два годика — просила не хлеба, а «дай картошки». С огромным трудом

занял тысячу рублей и отвез дочь в Тулу, чтобы она не умерла от голода.

Вот строки из воспоминаний других наших собеседников. «Поели всех кошек

и собак». «Откапывали перезимовавшую картошку, чистили, терли и пекли из нее

блины. Люди звали их тогда “тошнотиками”. «Пришла домой — плачу: ни хлеба,

ни денег. Муж меня утешает. Он с товарищами в разбитой кирхе нашел просвиры

и три килограмма этих просвир принес домой. Мы размачивали “божественную

пищу”, и это спасло нас от голода». (Последнее свидетельство принадлежит

Марии Дмитриевне Машкиной.)

К общим для страны причинам голода добавлялись и чисто

местные: непродуманная переселенческая политика властей, не

подготовленность в хозяйственном отношении. В августе-сентябре 1946 года

началось массовое прибытие переселенцев, в основном в сельские районы. В

месяц приезжало по 20-30 тысяч человек, что резко сокращало запасы

продовольствия. Стали урезать пайки.

В течение полугода советское гражданское население области увеличилось

почти в два раза, а продовольственные фонды на этих людей выделялись не

полностью. Калининградские ресурсы были крайне слабы: немецкая система

хозяйствования нарушена, колхозы же на новой земле только создавались.

«Об экономии в расходовании хлеба.

...сократить расходы хлеба по пайковому снабжению населения на 30% к

уровню сентябрьского плана, произведя это сокращение за счет:

а) снятия с 1 октября 1946 года со снабжения хлебом в городах и рабочих

поселках не работающих взрослых иждивенцев, кроме учащихся и лиц,

связанных с уходом за малолетними детьми до 7 лет;

б) прекращения с 1 октября 1946 года выдачи муки, хлеба, крупы по всем

видам дополнительного питания всем категориям населения, также отпуска хлеба

на школьные завтраки, рейсовые пайки поездным бригадам и плавсоставу».

Из приказа № 442 управления по гражданским делам Калининградской

области от 30 сентября 1946 года.

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 7. Л. 71.

Беда не ходит в одиночку: в ту зиму грянули морозы, каких не помнили даже

немцы-старожилы. Особенно сказался такой двойной

удар на немцах, менее защищенной части населения. Но и переселенцам

было очень трудно.

— Я один раз в школу шла, в сугроб упала, сознание потеряла. Голодный

обморок. Меня прохожие нашли и принесли в школу, да еще хорошо, что нашли,

потому что какие там на улице Чернышевского могли быть в то время прохожие?

— рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова.

— Был ужасный голод. Делились друг с другом последним. У моих соседей

Фроловых была большая семья. Одного мальчика из их семьи я взяла на

воспитание, чтоб как-то облегчить их существование. В первые годы у Фроловых

умерло двое детей, — вспоминает Антонина Семеновна Николаева из

Ладушкина.

На селе голод был всего сильнее. Обреченных на голодную смерть лошадей

прирезали, а мясо их делили между крестьянами. Вот что свидетельствует Агния

Павловна Б у с е л ь :

— Было голодно. Мать работала на ферме и иногда приносила в армейском

ботинке овса. Из него, да еще из мороженой, черной картошки делали лепешки.

55

Ту ссуду денег, которую получили, давно проели. Буханка хлеба стоила

сумасшедшие деньги. На трудодни никаких продуктов не получали.

Это же подтверждает Антонина Егоровна Шадрина: «Траву ели, щавель.

Теперь поросята так не едят, как мы тогда. Хлеб даже и не пекли. Ведь месяц

надо жить. Размелем — болтушку сварим».

Во всех многочисленных рассказах о голоде поражает вера в лучший

завтрашний день, жажда жизни каждого человека, находчивость и беспредельное

терпение людей в экстремальной ситуации. Это видно из слов Ларисы Петровны

Амелиной:

— Искали вокруг по хуторам комбикорма, пекли из него хлеб. И ведь не

боялись же отравиться! Около бойни нашли консервированные кишки, потроха —

тоже ели.

Надежда Архиповна Пискотская вспоминает, как подняли со дна затопленную

еще во время войны баржу с зерном. Две девушки набрали этого зерна, поели и

«после этого одна из них облысела, а другая умерла». С голодухи ели павших от

бескормицы лошадей и коров. Весной землю на полях вскапывали лопатами, ибо

почти все лошади в ту страшную зиму сдохли.

Немного выручала Литва, в продовольственном отношении более

благополучная. «Ездили в Литву, меняли там на картошку и брюкву лучшие свои

вещи», — говорит Екатерина Кирилловна Блохина. Машины для таких поездок

регулярно выделяли городские предприятия и некоторые воинские части.

О многом говорит рассказ ветерана войны шофера Тимофея Сергеевича

Даниленко:

— В сорок седьмом году рабочие нашего завода остались к зиме без

картошки. И вот я, со мной еще двое работников завода, один из них был из

завкома, собрались в Литву за картошкой. Поехали мы на семитонном «фиате».

Это была большая трехосная машина, чем-то напоминающая вагон. Ездили по

хуторам и покупали картошку. Когда поехали обратно, то надо было переехать

через понтонную переправу Каунас — Мариямполь: во всех других местах

находились контрольно

пропускные пункты, нас могли задержать, и было бы много неприятностей.

Так вот, понтонная переправа, через которую нам предстояло ехать, была

рассчитана на груз в три тонны, а общий вес нашей машины с грузом и нами,