Восток. Запад. Цивилизация

Я попыталась представить, что его нет.

Просто нет.

Раз, и…

И ощутила настолько сильную боль, что сердце заныло. И раскололось. Пополам. И еще раз. А следом я сама, словно стеклянная, рассыпалась на тысячу и одну часть, чтобы собраться…

Собраться и выдохнуть столп пламени.

– Охренеть! Еще один дракон!

Найджел Сент-Ортон, оказалось, не всегда выражается как будущий герцог.

Чарльз успел отступить в сторону, хотя его все одно окатило пламенем. И пусть даже мир не настоящий, пламя было жарким. Наверное, в настоящем он бы вовсе сгорел.

– Не бойся, – сказал тот, другой дракон, улыбаясь. – Как ты можешь сгореть в ее огне, когда он – часть тебя. А ты – часть ее?

– Это образно?

– Это конкретно. Вы связаны.

Да. Точно.

Брак.

Старый храм. И клятва, на которую вдруг отозвались боги. И… какие боги?

– Творец многолик, – спокойно сказал дракон. – Издревле нам было даровано право разделить свою жизнь и полет на двоих. И да, им пользовались… когда-то давно. Очень давно. Когда мир был юным, а драконы верили в любовь.

– И… что потом?

– Все стареет. И мир, и драконы, и вера… Обряд не то чтобы запретили, скорее уж не находилось желающих его повторить.

– Мы случайно.

– И такое бывает. Тяжеловато идет, но это с непривычки. В полете нужна практика. – Дракон следил взглядом за Мелисентой. – Вы оказались в нужном месте, а ее кровь была достаточно яркой, чтобы зажглась искра. И тот, кто был до нас, услышал. Слова ли. Просьбу ли. Просто кровь… Так что, человек, тебе повезло.

– Знаю. Стало быть, проклятье… меня не убьет?

– Будь она в полной мере драконом, точно не убило бы. На драконов проклятья не действуют. Такие, во всяком случае. А так – сложно сказать. Но… – Улыбка стала предвкушающей. – Я знаю, как можно проверить.

И дракон махнул рукой.

– Ближе, дети. Подойдите ближе. Вы просили совета? И у меня есть что сказать. Поиграем?

Бал.

Эва не так себе его представляла. Совсем-совсем не так. Дом тонет в огнях. Сад вокруг него украшен бумажными фонариками, и в каждом горит свеча. И кажется, что сам этот сад полыхает.

Красная дорожка.

Смех.

Музыка доносится из распахнутых дверей. Слуги кланяются. Пахнет цветами и духами. Какое все…

– Прекрати. – Виктория рядом. – Не думай, иначе все испортишь.

Не думать.

Сложно не думать, когда тянет как раз думать! Но Эва пытается. Ее взгляд скользит, пытаясь зацепиться хоть за что-то.

Белый мрамор пола.

Малахит.

И зеркала. Зеркал как-то слишком уж много, и из-за них холл кажется еще больше. Настоящий лабиринт.

– Барышни. – Им кланяются.

И объявляют.

Мама…

Не думать. Нет никого. Только Эва. И Виктория. Они похожи – впервые, пожалуй, с рождения. И зеркала это подтверждают, хотя все одно Тори чуть бледнее.

И волосы ее темнее.

В них – тонкий венок из живых цветов. На шее – нить жемчуга. А Эве досталась брошь. Платья у них почти одинаковые, ровно настолько, насколько это допустимо. Только у Эвы – из бледно-золотого атласа, а у Тори – тафта, та молочная, с легким розовым отливом, который редко кому идет.

Но Тори – идет.

– Дамы… – Хозяйка дома появляется внезапно, едва не сбивая на неправильные мысли. – Я счастлива видеть вас…

Голос ее звонок.

И сама она удивительно красива. Настолько, что Эва даже почти забывает про… про то, о чем нельзя думать. Ее губы шевелятся. Она что-то говорит этой великолепной женщине, в которую по слухам влюблен сам император.

Или был влюблен?

Интересно, это правда? Если так, то императрице должно быть обидно. Эва бы точно обиделась, если бы ее муж…

– Молодец. – Тори сжимает руку, легонько так, и становится ясно, что она тоже боится. А это ведь почти невозможно?

Их окружают. Знакомые люди. Знакомые лица.

– Чудесно выглядите. – Первой заговаривает Оливия, которая тоже хороша. И наряд ей к лицу. – Удивительно, столько было разговоров о вашей… болезни. А вы поправились!

– Мы тоже рады встрече. – Тори взмахнула веером.

Разговор.

Снова ни о чем. И он мешает, Эва пытается вслушиваться, но…

– Мисс Орвуд. – Найджел Сент-Ортон появляется из ниоткуда. И пора бы привыкнуть, но… Эва приседает, как и прочие. – Помнится, вы обещали мне…

Танец.

Кружиться в танце легко, потому что Эва может позволить себе расслабиться, ведь все…

Нет, не может.

Но впервые, кажется, она не путается в собственных ногах. А это уже достижение. И если так, то стоит сосредоточиться именно на этом.

– У вас такое серьезное выражение лица, что мне, право слово, не по себе…

Как он может шутить вот так?

Или это и есть то самое воспитание, которого Эве категорически не хватает?

– Я просто ужасно боюсь споткнуться, – шепотом отвечает она. – Это будет до крайности неловко. А все смотрят… особенно Оливия. Почему?

– Наши соседи. Мы знакомы довольно давно, и, боюсь, она решила, что это знакомство дает ей какие-то… надежды?

На что именно Оливия надеется, Эве понятно. И смешно. Глупая, разве не понимает она… Хотя да, именно что не понимает. Ведь со стороны если смотреть, Найджел Сент-Ортон – отличная партия.

– К слову, ваша сестра пользуется популярностью. – Глаза Сент-Ортона чуть прищурились. – А этот тип, между прочим, весьма сомнительной репутации. Вествуд вообще игрок. У Нортифа уже есть семья… неофициальная.

– Да?

Аскольд Нортиф, что-то рассказывающий Тори, выглядел слишком молодым для семьи.

– И трое детей. Одни проходимцы кругом, – проворчал Сент-Ортон. – Вы предупредите ее…

– Несомненно.

Запоздало до Эвы дошло, что музыка почти закончилась, а она так и не поняла, что именно танцевали. Впрочем, это неважно, потому что…

– Отец. – Голос Найджела Сент-Ортона спокоен до отвращения. И выражение лица такое вот, идеальное. Ледяное. Мертвое. – Позволь представить тебе мисс Эванору Орвуд…