Восток. Запад. Цивилизация

– Не отвлекайся. – Голос ворона звучит мягко. – Этим путем не пройти. Там тьма. Душу ищи.

Искать не приходится. Она там. Над телом. Стоит, озираясь растерянно, и вовсе он не усатый, а совсем молодой, немногим старше Берта. И такой вот… что жаль даже.

– Держись. – Эдди падает на душу сверху.

Разве у воронов бывают когти?

У этого есть. Они подхватывают душу и тянут вверх. Эве остается лишь подняться за ними.

– Дорога… покажи дорогу!

Над домом клубится туман. И сам он пылает, но внизу, под ним, расползается тьма. И она течет рекой, подземною, под другими домами, под улицами, куда-то на восток. Эва бы посмотрела, но окрик Эдди заставил отвлечься:

– Дорогу! И поскорее.

– Я… я не знаю!

Кругом белым-бело.

Как вьюга.

Точно. Зимой как-то приключилась. Снег шел. Все засыпало вокруг. И потом поднялся ветер. Нянюшка тогда еще говорила, что это нелюди ворожат, которые хотят извести весь род людской. Эва сперва спряталась под одеялом, а потом прятаться надоело, да и душно.

Тори еще.

Сестра сказала:

– Давай на бурю смотреть.

И они вдвоем забрались на подоконник. Оттуда тянуло холодом, и потому они одеяло взяли. И сидели. Смотрели. Ветер выл. Швырял в окно снег. Белый-белый. И эта белизна выглядела такой жуткой, что сердце замирало.

– Эва… Эва…

Тогда казалось, что ветер тоже ее зовет. Наверное, одна Эва и ушла бы, но ее держали за руку.

Тори.

Тори… она найдет ее. Следовало найти давно, еще тогда, когда Тори потерялась. А она струсила. Но если струсит сейчас, тогда потеряется уже Эва.

Надо выше.

Крылышки у пташки махонькие. И воздух их не держит. Приходится махать часто-часто, но Эва все равно проваливается.

Выше.

Еще выше. Она сумеет. Она вовсе не слабая и не никчемная. Она… она видит дом. И Тори видит, которая как звезда, только черная.

Они ведь близнецы, а значит, связаны. Задолго до рождения. И Тори забрала себе ведьмин Дар? Пускай! Это даже хорошо. Зато теперь она знает, где искать свою звезду.

Черную.

Тьма тоже испускает свет, пусть даже и звучит это очень и очень странно.

От радости Эва забыла, что нужно работать крыльями, и начала падать. Она пыталась выправиться, но… крылья маленькие.

Воздух такой, что не зацепиться. И Эва, кувыркаясь, падает, падает… в снежную круговерть, в которой где-то там, впереди, горит черная звезда чужой Силы.

А когти у воронов все-таки есть. Но это не больно.

Почти.

Эдди успел подхватить зимородка до того, как пташка ударилась о кривые крыши. Сердце только екнуло. И выругался от души. Хотя ругаться, когда у тебя клюв, неудобно.

Голос каркающий.

Хриплый.

Но поймал.

Удержал. И поднял. Благо сейчас он и сам видел, куда лететь. Странно это, быть птицей. И из нее получилась. Зимородок. Яркий такой. Переливается всеми оттенками лазури. Эдди такого только раз и видывал, тогда еще залюбовался.

Сердечко птичье колотится, что сумасшедшее. И не раздавить бы, не поранить… добраться. Что бы это ни было, оно чует Эдди.

Теперь.

Оно там, под городом. И недоброе. Не злое, впрочем, тоже. Оно дремлет? Или, скорее, существует само по себе, вне людей с их вечными неурядицами. И ему, чем бы оно ни было, принадлежит эта часть мира. А теперь Эдди вот потревожил.

Зря это он.

Туман становится гуще, а фигур в нем – больше. Они игрушки того существа, и, как любой ребенок, расстается оно с игрушками неохотно. А потому туман тянется, тянется к Эдди.

Крылья поднимают выше.

И выше.

И туман выпускает свою стаю. Вороны тоже бывают белыми. За гранью мира. Они спешат. Они быстрее. И голоса их оглушают.

Но Эдди добирается до дома раньше них. И падает. И… и переход удается задержать.

– Вот. – Он выпустил зимородка, который превратился в девушку, и того, другого, что выглядел теперь облаком тумана. – Твое тело.

Надо взять за руку, а сложно брать что-то, если ты не материален.

– Тебе нужно войти.

– Нет. – Парень покачал головой. – Я проклят.

– Был.

– Все еще.

– Ведьма сожрала твое проклятье. Ведьмы их любят.

Не верит.

А там, снаружи, разгорается буря. И ее слышат собаки, которые взрываются воем. Орут коты. И люди, даже под защитой, укрытые, спрятанные, тоже чуют.

– Иди. Твой брат за тебя переживает.

– Бестолочь он. – Парень провел руками по волосам. – И я не лучше. Не надо было лезть к ним. Но… передай брату…

Эдди вытащил из кармана призрачную дудку.

Шаман он или как?

Глава 16,

где есть место искусству и милым девичьим беседам

Что-что, а кормят у Орвудов душевно.

Эдди ел.

Молча.

Сосредоточенно. Пытаясь понять, о чем говорить стоит, а о чем – нет. Главное, не торопят. Рядом так же сосредоточенно жевал Бертрам, кажется не особо понимая, что ест.

Впрочем, Эдди тоже.

– Что это? – поинтересовался он, потому как тишина за столом стала совсем уж тягостной. Вздрогнул Эдвин. И Орвуд-старший выпал из задумчивости.

– Оленина, кажется.

– Вкусная, – похвалил Эдди оленину, которая точно была бараниной, но если на вкус разницы нет, то смысл уточнять.

– Он придет в себя? – Эдвин отодвинул блюдо. Он единственный к еде не притронулся. А вот Эва умяла приличный кусок мяса и лишь потом опомнилась и начала делать вид, будто аппетита нет.

Глупость какая.

Этак и вовсе исхудать можно, а она и без того махонькая, что человеком, что птицей.

– Понятия не имею. – В таких вопросах Эдди предпочитал не лгать. – Душу мы вернули. А дальше как оно – это не ко мне. Но целителя позовите. На всякий случай. А то еще рана откроется.

– Какая?

Эдвин поглядел с упреком, потом выразительно перевел взгляд на Эву, намекая, что подобные разговоры за столом вести не стоит.

– Та, которую ему нанесли.

– Нет ран. – Эдвин покачал головой. – Его осматривали. И не единожды. Видимых повреждений в принципе нет. Поэтому и решили, что имеем дело с каким-то ядом. Я, признаться, до сих пор так полагаю, потому что ведьмы, проклятья – это как-то, уж извините, ненаучно.

Эва фыркнула.

А вот сестрица ее куда-то подевалась, как и сама леди Орвуд. Но, может, оно и к лучшему. При леди Орвуд точно никто не стал бы говорить за столом о проклятьях.