Восток
Шрифт:
Это он про что? Про бесплатный кипяток на станции? Или скидку за место для торгующих на базаре? Так всегда лучше у мужика брать, чем у перекупщика, — дешевле.
— Да говори уже, если начал.
— Ну, — отводя глаза, сказал Ивановский, — говорят, сволочь большая, но не обманывает. Убить может — воровать не станет.
«Это мне гордиться или кривиться?» — подумал Ян. Ведь пес его знает, как будут считать налоги и что произойдет в будущем году. А репутация — дело такое, в один раз обвалится. Морозов много чего говорит, да не все от него зависит. Возьмут и подотрутся моими расписками.
— Слушай, а не будет ли желающих обменять на ткань, соль
Морозов принялся энергично трясти людей с достатком. Уж очень требовались средства на добровольческие отряды. Совсем не дешевое удовольствие содержать несколько сотен человек, вооружать, одевать, кормить. Центр все больше обещал, но крайне мало давал. Да фабриканты с купцами не все горели желанием деньги отдавать. На словах они патриоты, но открывать кошелек без возврата никто особо не рвался.
Генерал энергично приступил к проведению внутреннего займа. Это делалось оригинальным способом. На квартиру или в лавку купца или ремесленника являлся кто-нибудь из чиновников в сопровождении добровольцев и, широко улыбаясь, сообщал, что тот должен подписаться на заем в сумме такой-то. Лавочник выполнял волю начальства, чтобы не навлечь гнева на свою голову. Всякая попытка отказаться от подписки на заем истолковывалась как сочувствие прежней власти и нежелание поддержать правительство. Очень чревато.
Впрочем, кто посообразительнее, моментально принимались рыдать об отсутствии денежных средств. Очень часто взамен купюр подсовывали товары, и не самого лучшего качества. От них еще избавиться необходимо, а то склады занимают. Тоже способ сбагрить. Мужикам запросто пойдет и второй сорт. Не слишком дорого, и все будут довольны. А керосина на станции целая цистерна. Пришла с очередным эшелоном, и хозяев не обнаружилось. Скорее всего, краденая, и документов никаких. Стали проверять — вот и всплыло. Сейчас многие гоняли неизвестно откуда взявшееся имущество. Вернее, прекрасно известно. Из армейских складов. Люди состояния запросто делают. Загнать цистерну керосина за золото — и гуляй всю жизнь. Ну может, и поменьше, но совсем неплохо.
Конфиската самого разного много собралось. Тащили с фронта в основном оружие, вещи и продукты. Первое и последнее оставалось в роте, а вот вещи иногда попадались самые странные. От старинных бронзовых канделябров до вполне работающих швейных машинок. Прямых указаний на этот счет не имелось, и кое-что потихоньку продавали через знакомых, отправляя вырученные деньги в общий ротный котел или раздавая в качестве подарков и премий. Никакой нормальной бухгалтерии не существовало, и при желании начальство могло устроить большой шум. В подобных ситуациях всегда сложно разобраться, где специально цена занижена, а где и реально больше было не взять. Тем более что и оформления никакого, сплошное поле злоупотреблений. Пока проносило. Да и знали все прекрасно — это не личное, исключительно отряда, только с разрешения ротного брать. В смысле без него нельзя — однажды за все ответить придется. Или спишут за выдающиеся заслуги. Это уж как повезет.
— Ха! — обрадовался прапорщик. — Да завсегда желающие найдутся. Ехать далеко, но вещи необходимые.
— Ну вот и скажи остальным. Я им не купец, пусть сами приезжают…
— Обязательно, — пообещал Ивановский. — Уже хорошо, что не просто отбирают, нагайкой по морде вразумляя. А вещички на обмен — вообще прекрасно.
— И, — подумав, спросил Ян, — извини меня, но что у тебя за вид? Ты ж представитель власти!
Прапорщик!— У тебя сколько детей?
— Я не женат.
— А у меня семеро! И все, что очень удивительно, жрать просят. А жалованья не получаю второй год. Еще при Кагане платить перестали. «В связи с военными трудностями», — кривя рот, сообщил. — И лучше не стало. А на мне вся округа — пять тысяч душ. Вот и живу…
Интересоваться на что смысла не имело. И так ясно. Поедет с делом — на месте накормят, напоят, да еще и с собой дадут. Назвать это взяткой язык не поворачивается. Натурально, жить на что-то должен, если МВД денег не дает? Но это ведь если что случилось. А просто так желающих обеспечивать постороннего, пусть и местное начальство, немного. Очень бы не хотелось на себе проверять, сколько протянешь в похожих условиях. Проще всего наплевать на обязанности и заниматься своими делами.
— Поедут в Ярославль местные — скажи, пусть ко мне зайдут. Денег не дам, у самого нет, но форму найду.
— Благодарствую, — с достоинством сказал Ивановский.
— Да, — вспомнил Ян, — а чего ты про деревни и село говорил? В чем разница?
Прапорщик посмотрел как на полоумного и объяснил:
— В селе мечеть имеется. А в деревне народу мало, и содержать муллу невмочно.
«И кто здесь больший идиот? — мысленно спросил себя Ян. — Мог бы и догадаться». Мало ли что привык к другому подразделению — на станицы, хутора и поселки. Кто мешал поинтересоваться?
Юсуф поправил тощий вещмешок и с замиранием сердца двинулся вперед. Он — дома! Еще немного, и встретится с семьей! Со всех сторон его обходили люди с мешками, корзинами, сумками, не особо стесняясь пихали и устремлялись дальше. Раньше он непременно бы послал, куда те заслуживают, но сейчас слишком хорошее настроение, чтобы поганить по пустякам.
По сравнению со множеством вокзалов, на которые он насмотрелся в последнее время, выглядело вполне прилично. Особой грязи не наблюдалось, прущей по головам толпы тоже. Людей моментально построили в очередь и цепочкой направили в сторону больших дверей, где торчали проверяющие.
Он покрутил головой и убедился, что выходы с перрона перекрывали вооруженные люди, причем в основном были они в военной форме, но среди них попадались и в гражданском, и в форменных железнодорожных тужурках.
Возмущенных воплей среди вновь прибывших не слышалось. Видимо, дело привычное. Да оно и правильно: давно пора порядок навести. В западных губерниях все ходили чинно — слишком много там вояк, — а чем дальше в глубь страны, тем страшнее бардак и бессильнее власти. Местные порядки приятно удивляли. Он показал свои бумаги и, не задерживаясь, прошел через общий зал наружу.
Здание построили уже в восьмидесятые годы прошлого века, и выглядело оно сейчас не самым лучшим образом. Наружные стены облупились, внутри прямо на полу сидело множество народу. Кто ждал поезда, кто приехал по делам и лучшего места остановиться не нашел, но многие устроились надолго. В зрелище не было ничего удивительного — нечто сходное творилось везде. Поезда не слишком соблюдали расписание, и приходили люди заранее. Впрочем, здесь был относительный порядок. Проходы между людьми и к дверям всегда были свободны, и, что удивительно, общественные туалеты работали. В последнее время стали привычными закрытые входы. Никому не охота убирать за таким скопищем, но в результате люди обычно всю округу превращали в туалет. Здесь же была чистота. Не как до войны, но почти нормально.